«Что ж, еще посмотрим, чья возьмет», — подумал Кон. Бросив кафтан и рубашку на стул, он широко зевнул:
— Подвинься.
Лоретта отодвинулась на пару дюймов. Кон развязал завязки шаровар на поясе, сел на край кровати и стащил мягкие башмаки. Сегодня он был в турецком одеянии. Возможно, аффектация, но ему уже давно не было так удобно.
Он забрался под одеяло и закрыл глаза, размышляя, как скоро можно начать храпеть. Услышал, как перевернулась страница, затем другая. Либо Лоретта быстро читает, либо книга смертельно скучная. Или она вообще не читает, а использует книгу как средство удерживать его на расстоянии.
Он пробно засопел, потом издал нечто между глубоким вдохом и клекотом в горле.
Скоро он уже равномерно, с присвистом похрапывал. Книга резко захлопнулась и со стуком упала на пол.
Кон почувствовал, как Лоретта поднялась с кровати и потушила свет. Она легла на кровать намного энергичнее, чем это было необходимо, и он всхрапнул. Оказалось, у него в запасе достаточно широкий репертуар звуков, которые можно изобразить, он посапывал, похрюкивал, похрапывал. Он был исключительно горд бурильным звуком в глубине горла, достойным самого медведя. Лоретта, переворачиваясь, подпрыгнула на кровати и при этом пнула его — вполне намеренно, как ему показалось. Он остался лежать на спине с открытым ртом, носом насвистывая самую настоящую симфонию.
— Это невыносимо, — прошипела Лоретта.
Кон ответил глубоким свистящим вдохом и вдобавок нарочитым судорожным подергиванием. Он надеялся, что в комнате слишком темно и она не увидит его улыбки.
Он ждал сколько мог, пока она не перестала нетерпеливо ворочаться и задышала ровно. На взгляд Кона, прошла целая вечность. Его плоть стала такой твердой, что могла сойти за мрамор. Если б только Лоретта посмотрела на него, то сразу бы поняла, что он притворяется.
Но он мечтал разбудить ее ото сна, найти теплой в своей постели, своих объятиях.
Кон положил ладонь Лоретте на грудь и ощутил легкую дрожь. Покатал сосок между пальцами и почувствовал, как он заострился и затвердел. Губы его посасывали, а кончики пальцев гладили обнаженную кожу. Вначале Лоретта лежала тихо, словно отрицая, что участвует в этом обольщении, но когда язык Кона повторил путь, пройденный руками, она затрепетала и дотронулась до его плеча. Он омыл средоточие ее наслаждения, ощутив на губах вкус розовой воды и сладчайшего греха, скоро она была уже весьма далека от каких бы то ни было мыслей о сне, и ее прерывистые вскрики и извивающееся тело лишь усиливали его желание.
