— То, что вы рассказываете, фальсификация истории, ложь. Не делайте из него дурака, папаша.
Тогда Земан не знал о связях Петра с Данешем и о том, что зять разделяет взгляды этого диссидента, поэтому еще дискутировал с зятем.
— Но разве наши руки не чисты?
— А процессы?
Это был удар ниже пояса, но Земан не сдался.
— Да, это правда, в пятидесятые годы мы допустили ряд ошибок, но честно в этом признались и сделали многое, чтобы их исправить.
— Не сомневаюсь, что лично вы, отец, честный человек. Но неужели вы и вправду считаете, что этого достаточно? Ведь то, что было совершено тогда, — политическое убийство. А убийство всегда остается убийством и должно быть наказано, иначе рухнет вся правовая система. Вы ведь криминалист, вы это знаете лучше кого бы то ни было. Ну представьте, если бы убийца сказал: «Извините, это не было преступлением, просто я ошибся». Так кто же виноват? Готвальд, подписавший смертные приговоры ближайшим своим соратникам? Сталин, принудивший его сделать это? Или кто-то, обманувший обоих, так мастерски сконструировал эту клевету, что Готвальд и Сталин в нее поверили? Пока вы не найдете виновного и не скажете народу всю правду, руки ваши не будут чистыми.
— Ты еще молод, Петр, и не знаешь, какая сложная штука жизнь. Желаю тебе прожить ее, не замарав рук, как не замарали их мы. Ты убедишься, что это очень нелегко. Если хочешь идти вперед, приходится быть жестоким.
— Да-да, я уже слышал: лес рубят — щепки летят. Но с этой философией лесоруба, отец, я никогда не смогу согласиться.
Тогда они расстались по-доброму. Но после этого разговора Земану ночью не спалось.
Нет, решил он после долгих раздумий, не могли мы и не имеем права сказать о том страшном времени больше, чем сказали. Это нанесло бы партии непоправимый вред.
А потом произошло неожиданное, невероятное: Петр остался за границей. Он не вернулся из командировки в Западную Германию, куда довольно часто ездил по линии своего министерства на переговоры, кратковременные стажировки и научно-технические симпозиумы. Как ни странно, свое письмо из ФРГ он адресовал не Лидушке, а тестю.
«Не обижайтесь на меня, отец. Но я не могу больше работать под руководством прохвостов и идиотов. Возможно, не все на руководящих постах такие, но в сфере, где работал я, все обстоит именно так. Я сошел бы с ума или покончил жизнь самоубийством, потому что не могу спокойно смотреть, как уничтожают и бессовестно разворовывают нашу республику. Я слишком честен для того, чтобы и дальше молча выносить все это. А если бы я подал голос, то убил бы этим не только себя, но и Вас, и Ивана, и всю свою семью. Поэтому я не вернусь. Но верьте, я никогда не нанесу вреда своей родине и не перестану быть социалистом.
