О поразительном заявлении Геди они больше не говорили, полностью сосредоточившись на обсуждении тонкостей путешествия. Но даже разбирая по пунктам экипировку, Шайлер продолжала размышлять о ходе событий и о том, как быстро все сошлось воедино. В то время как они искали привратника, он искал их. Это казалось чересчур простым.
Однако же самым тревожным было то, о чем Шайлер с Джеком пока еще не говорили. Геди утверждал, что является привратником. Но ведь Геди — человек. Он никоим образом не мог быть тем, кем назвался. Это невозможно, ибо только вампир, Голубая кровь, падший ангел может хранить одни из врат ада.
«И все-таки я не думаю, что он лжет», — передала Шайлер.
«Согласен. Он верит, что он привратник, и это тревожит меня еще сильнее, — отозвался Джек. — Давай разберемся с этим позже. Сейчас нам нужно как можно быстрее убраться отсюда».
Они втроем отправились в город, чтобы запастись припасами: только тем, что можно унести на спине, строго отбирая самое необходимое. Перед тем как покинуть Нью-Йорк, Джек перевел деньги на несколько тайных офшорных счетов, неизвестных Комитету. Он пошел поискать подходящее походное снаряжение, а Шайлер с Геди тем временем двинулись на рынок, закупить еду — муку, рис, кофе, яйца, консервы. Итальянка-торговка посмотрела на темную кожу Геди и странный наряд Шайлер с подозрением, но успокоилась, когда девушка достала толстую пачку банкнот. Шайлер удивлял ее новообретенный аппетит. Она сделалась прожорливой, и это был голод, который можно было насытить хорошей едой. Она не брала ничьей крови с тех самых пор, как покинула Нью-Йорк. Джек настаивал, чтобы она провела церемонию Оскулор, но Шайлер полагала, что в том нет нужды. Если уж на то пошло, она чувствовала себя лучше и мыслила яснее без крови. Девушка намеревалась обходиться без этого, пока только сможет. Так или иначе, ей казалось неправильным делить столь интимное переживание с кем-то, кого она не любит. Конечно же, с Оливером все было иначе. Шайлер до сих пор было трудно думать о своем лучшем друге и бывшем фамильяре. Сердце ее исцелилось, но ей не хватало их былой дружбы.
— Я очень вам сочувствую, Геди, насчет вашей матери, — сказала Шайлер. — Мы оба сочувствуем.
— Все в порядке. Она уже умерла. Это к лучшему.
— Не говорите так.
— Но это правда. Теперь она обрела покой.
— И отец Би тоже, — добавила Шайлер. — Должно быть, вы с ним были очень близки.
— Он был для меня семьей — другой я не знал. Он научил меня всему. Но вы не переживайте, синьорина. У себя в стране я видал много чего и похуже. Мне очень повезло, что меня выбрали миссионеры.
