— Все кончено… Кончено… Так-то вот.
На следующий день я получил весточку от Фанни и встревожился: по конспиративным соображениям она должна была связаться со мной только для того, чтобы сообщить дату покушения.
Фанни назначила встречу в Павловске, в часе езды от Санкт-Петербурга, на концерте фортепианно-скрипичного дуэта в Курзале вокзала.
В фойе многочисленная публика внимала блестящим стремительным аккордам Шумана.
Фанни снова переоделась крестьянкой, я не сумел сдержать раздражение и заметил, что не стоит осложнять нашу игру дурацкой маскировкой — от нее и без того за версту разит дешевой театральностью.
Много позже, став профессиональным революционером, я понял, что чаще всего именно излишние предосторожности губят все дело. Нос с горбинкой и крупный рот с пухлыми губами выглядели так характерно, что можно было не заглядывать в ее паспорт.
Но народу в зале было много, мы затесались в толпу, и никто не обратил внимания на странную девицу в красной косынке.
Мы вышли в заполненный густым туманом парк и сели на скамейку. В воздухе стоял сладкий запах молодой клейкой листвы. Росший в двух шагах от скамейки тис был наполовину окутан белой пеленой.
Я раскашлялся. Фанни раздраженно сдернула с головы платок.
— Плохие новости, товарищ. Лидия Френкель, хранившая у себя динамит, погибла при взрыве. В Женеве решили доверить работу мне — я достану бомбы, когда потребуется. Покушение, скорее всего, назначат на осень. У меня есть для тебя письма из Швейцарии.
Я взял у Фанни конверты и машинально сунул их в карман.
— Хочешь облегчить работу шпикам? — с нервным смешком поинтересовалась она. — Прочти и сожги все.
Я так и сделал (послания, кстати, оказались вполне невинными). Фанни наклонилась к моему уху:
— Это правда, что ты видел Нельроде за несколько часов до… его конца? — с жадным интересом спросила она.
— Правда.
Фанни говорила приглушенным голосом, ее зеленые глаза мрачно сверкали.
— Как это было? О чем они говорили?
Вопросы выдавали возбуждение и смутный ужас Фанни, в голосе звенела ненависть. Она отодвинулась, нервно поежившись, и густой туман скрыл от меня ее лицо. Я чувствовал усталость и раздражение, но Фанни жаждала получить ответы, и я сказал, что услышал несколько справедливых и много глупых слов. Бессмысленно было объяснять, что эти государственные мужи, внушающие народу страх и ненависть, совершающие множество ошибок, не осознающие истинного положения дел, питающие глупые иллюзии, показались мне жалкими и ограниченными, как все люди вокруг, как я сам… Фанни стала бы выискивать в моих словах скрытый смысл, додумывать и даже придумывать за меня.
