Татьяна Ивановна с тяжелым вздохом повернула голову на подушке. Пробило одиннадцать, наступила полночь. Она то засыпала, то просыпалась и всякий раз, проваливаясь в тяжелое забытье, видела дом в Кариновке, но не могла удержать счастливое видение и зажмуривалась покрепче, надеясь, что оно вернется. Дом в ее сне все время менялся — то становился из нежно-желтого красно-бурым, как запекшаяся кровь, то выглядел ослепшим без окон с одними только гладкими стенами. Ей чудилось, что лапы замерзших елей тихонько постукивают по стеклу.
Потом сон неожиданно менялся. Она стояла перед распахнутой дверью пустого дома в тот час осеннего дня, когда слуги обычно разжигали печи. В покинутом, разоренном доме со скатанными вдоль стен коврами никого больше не было. Она поднималась наверх, где двери комнат со странным скрипучим стоном хлопали на сквозняке, торопилась, словно боясь опоздать, шла мимо анфилады огромных покоев, где гулял ветер, играя обрывками старых газет и упаковочной бумаги.
В этом ее сне детская пуста, нет даже Андрюшиной кровати, и Татьяна Ивановна ощущает во сне тупую оторопь: как это возможно — только вчера она сама отодвинула ее в угол, свернула матрас и перинку. На полу у окна сидит изможденный Юрий в солдатской форме и, как в детстве, играет своими старыми бирюльками. Татьяна Ивановна знает, что он умер, но чувствует невероятное счастье, ее старое сердце бьется глухо, часто и быстро, до боли в груди. Она торопится к нему, по пыльному скрипучему паркету, протягивает руки, хочет прикоснуться к своему любимому мальчику и… просыпается. Начинается новый день.
Она тяжело застонала и проснулась, но осталась лежать неподвижно, глядя в светлеющие прямоугольники окон. Двор был заполнен непроницаемой пеленой белого тумана, и старой женщине вдруг почудилось, что идет первый осенний снег — густой, слепящий усталые глаза тусклым металлическим отблеском.
Татьяна Ивановна стиснула ладони и прошептала:
— Первый снег…
Она долго, по-детски восхищенно и чуть испуганно, смотрела в окно. В квартире было тихо. Татьяна Ивановна встала, оделась, не отводя взгляда от окна, за которым ей мерещился легкий, как перышки птиц, стремительно летящий по воздуху снег. Ей послышалось, что где-то хлопнула дверь. Может, Карины вернулись и уже спят? Какая разница… Татьяне Ивановне казалось, что снежинки обжигают ей лицо. Она схватила пальто, торопливо накинула платок, на ощупь, как слепая, поискала на столе связку ключей, которую всегда носила с собой в Кариновке, нетерпеливо оттолкнула очешник, начатое вязанье, детскую фотографию Юрия…
