Боже мой, он так и сказал — «носочки»!
— Отпусти мою ногу, от тебя воняет! — я попытался оттолкнуть Порфирьева.
Однако он стал с сопением сопротивляться:
— Нет, нет, не отдам, не отдам, сволочь, сволочь, от тебя от самого воняет, вот.
Вообще-то мать мне довольно часто говорила, что от меня воняет, я так думаю, что ей вообще было приятно подобным образом оскорбить меня, видимо, ей доставляло удовольствие выказать свое ко мне неуважение, хотя бы вот так. И потому я старался не слушать, настолько, насколько это возможно, ее досужие обвинения.
Однако она смотрела на меня презрительно-насмешливо, как бы не доверяя себе до конца в оценке моего поведения и уж тем более не доверяя мне. Я же, и скрывать это было бы бессмысленно, начинал волноваться под ее свинцовым взглядом и почитал полнейшее принятие всей, пускай даже несуществующей, нелепой вины на себя за единственный спасительный выход из томительного, невыносимого положения.
Я вставал и пытался уйти. Нет, мать не кричала мне вслед что-то типа «стой, куда пошел?!», это было бы слишком примитивно и предсказуемо. Она позволяла мне удалиться со скорбию, но буквально через пять минут подходила ко мне (я, как правило, уходил на кухню) и холодно сообщала мне, смотря куда-то мимо меня:
— Я хочу с тобой поговорить.
«Боже мой, Боже мой, но о чем? О чем?» Видимо, у нее были свои соображения на сей счет.
Порфирьев наконец разжал пальцы. Мне почудилось, что у него просто случилась влажная ледяная судорога.
Он отпустил мою ногу.
— Смотри, чего у меня есть. — Порфирьев запустил руку в карман, при этом на его лице изобразилась сосредоточенная задумчивость, возможно, что он что-то там собирал — в самой глубине, посреди сухих крошек, пахнущих пластмассой семечек и гнутых, затупленных об асфальт гвоздей. Вот!
Я даже не понял, что это было:
— Что это?
— Что, что… ногти! — гордо сказал Порфирьев.
— Ты что, идиот?
— Сам ты идиот, — его совершенно не огорчили мои слова, которых, скорее всего, он даже и ждал.
Действительно, на его ладони лежали аккуратно состриженные лунки ногтей.
— Мне старый дед сказал, что в одной книге написано, будто из человеческих ногтей можно построить корабль, ковчег.
— Дурак твой дед.
— Нет, не дурак… и уплыть на нем.
— Куда, интересно?
— Не знаю, — Порфирьев проворно спрятал ногти обратно в карман.
— Все вранье.
— Я один ноготь у старого деда отстриг, когда он спал. Ничего, ничего, я скоро у него все отстригу, у него их много, он их не стриг лет двадцать, наверное, он почти слепой, ничего не видит. Один раз, можешь ли себе вообразить, он чуть не отрезал себе палец, кажется, мизинец или указательный!
