— Есть… — осторожно согласилась она. — Так вы боялись, что если будете вести себя со мной слишком вежливо, я получу над вами преимущество?
— Примерно.
— Потому что так поступали другие?
— Предположим. Джованна?
— А потом я как мальчишка поцеловал вас на площадке… — продолжал Витторио.
— И снова оскорбили меня.
— Да, снова оскорбил вас. Но затем старая дама заставила меня почувствовать стыд. Утром я не мог смотреть вам в глаза и специально ушел рано… А потом обнаружил вас в катакомбах, такую растерянную, испуганную и беззащитную, какой я вас никогда не видел и не ожидал увидеть, и забыл извиниться, потому что снова захотел поцеловать вас…
— Значит, вы первым поцеловали меня?
— Да. И хочу целовать еще. И поцелую, — хрипло пробормотал он. — Снова, и снова, и снова.
Одри знала, что он шутит, дразнит ее — разве могло быть по-другому? — и все равно в животе возникло нежное, пугающее, тянущее ощущение. Молодая женщина затрепетала, продолжая смотреть на него как кролик на удава.
— А потом вы рассказали мне о ваших трудностях, о ваших животных, и я понял, что ваша агрессивность вызвана страхом и беспокойством. Только тут до меня дошло, что вы необычайно чувствительная дама… и не слишком опытная. Почему вы такая скрытная, Одри?
Правда? Да, пожалуй. Она не хотела показывать свою слабость. И это было глупо.
— Не знаю, — призналась Одри.
— Поэтому мне и захотелось выяснить, что представляет собой эта молодая леди с лицом ангела.
Витторио наклонил голову, прижался губами к ее губам и застонал; они оба стонали, слившись воедино, и все было именно так, как ей представлялось — тепло, покойно, ласково, с бессознательной страстью, с медленно, но настойчиво возрастающим желанием, которое рано или поздно должно было вырваться наружу.
Прижавшись спиной к «ситроену», Одри крепко обнимала Витторио, и прикосновение мужских губ заставляло ее испытывать нечто неслыханное. Так продолжалось, пока мимо не проехала машина. Маричелли вздрогнул и неохотно разжал объятия.
— Я дурак, — тихо сказал он. — Вы замерзли, устали, проголодались. Вас нужно поскорее отвезти домой, в тепло. Наверно, Рико и Эмили ужасно волнуются. Садитесь, поехали. Этот восхитительный эксперимент можно будет продолжить позже.
Эксперимент?
Он осторожно отстранился, открыл дверцу, помог ей забраться внутрь, наклонился и ласково промолвил:
— Рим — прекрасный город, Одри, он ни за что не похоронил бы вас заживо.
Прекраснее любой из женщин? Этого Одри не знала. Она смотрела на церковь, пока та не скрылась из виду, а потом повернулась к Маричелли. Его лицо перестало напоминать лезвие бритвы, черты приобрели прежнее выражение, и Одри снова захотелось хотя бы на мгновение прикоснуться к Витторио. Но он считал это экспериментом, а она нет. Она думала, что это любовь.
