Раскрыв журнал, я начал с редакционной статьи — очередной работы в серии моих исследований о причинах прогрессирующего упадка современной поэзии. Но вместо десятка абзацев, набранных привычным скромным шрифтом, в глаза назойливо лезла строка гигантского курсива:
ПРИЗЫВ К ВЕЛИЧИЮ!
Ошеломленный, я посмотрел на обложку — тот ли журнал я получил? — и начал лихорадочно листать его.
Первое стихотворение я узнал сразу: прошло всего два дня, как я забраковал его. Три следующие я тоже читал и отверг. Затем шли вещи, которых я в глаза не видел, и все они были подписаны Авророй Дей. Они занимали почти весь журнал.
Поддельным был весь номер! В нем не сохранилось ни одного стихотворения из моей корректуры, все было подменено другими стихами. Я бросился в гостиную и посмотрел еще десяток экземпляров. Все они были подложными.
За десять минут я перетащил коробки к мусоросжигателю, свалил в топку, облил бензином и устроил погребальный костер. Потом такой же экзекуции подверглась в типографии оставшаяся часть пятитысячного тиража.
Объяснить мне эту ошибку так никто никогда и не смог. Обнаружился экземпляр журнала на той же роскошной бумаге с инициалами Авроры Дей, но с редакторской правкой, сделанной моей рукой! Что же касается моих гранок, то работники типографии уверяли, будто вообще его не получали.
Когда бурное пламя поднялось высоко к жаркому солнцу, сквозь дым я заметил суету на вилле моей соседки. Растворились настежь окна под натянутыми маркизами, на веранде заметался горбун-шофер. Хозяйка виллы в белых одеждах, окутывавших ее сверкающим облаком, стояла на плоской крыше и сверху смотрела на меня. Была ли причиной солидная доза «мартини», выпитая натощак, недавний уродливый фурункул на щеке или пары бензина, не знаю, но, возвращаясь в дом, я вдруг покачнулся, сел на ступени и ощутил, что теряю сознание.
Через несколько секунд я пришел в себя. Опершись о колени локтями, я пристально смотрел на нижнюю ступеньку. На синей прозрачной поверхности виднелись четко вырезанные буквы:
«Отчего так ты бледен,
Возлюбленный мой безрассудный,
О скажи мне, молю, отчего?»
До глубины души возмущенный таким вандализмом, я встал и вынул из кармана халата ключ. Поднеся его к замочной скважине, я увидел еще одну надпись, на этот раз на бронзовой пластине замка:
«Ключ не спеша поверни
В смазанном жиром запоре…»
Черная кожаная обивка двери тоже была покрыта надписями. Изящные строки бессистемно скрещивались образуя филигранный орнамент.
