Во рту стало сухо-сухо. Сейчас тяжелеющее тело просто выдернет онемевшие руки и ноги из суставов, и клейким студнем, безвольным холодцом расплещется по полу. Убита! "И даже жизнь оставив на кону…", тонкие пальцы в его руке, напряженный силуэт на фоне сцены… "Мы гибнем, у иллюзии в плену". Убита!
— Хильда, вы ошибаетесь, — сказал Баклавский. Мы говорили с Энни… договорились, что вечером я встречусь с вами. После этого я сразу ушел из театра. Я даже не знал, что это ее экипаж пострадал…
— Экипаж? — в голосе Белой Хильды явственно зазвучала угроза. — Экипаж? Железная коробка на колесах? Вы поняли, что сделка не состоится, что Плетельня не собирается открывать вам двери, и отправили мне весточку. Мою девочку, мою Энни — кусками. Ваша чок-дэ оставила вас, господин досмотровик. Рауль!
Где-то вне поля зрения скрипнули половицы, и над Баклавским нависло широкоскулое ассиметричное лицо. Хильда отвернулась к стене, и в комнате словно стало еще темнее.
— Здравствуй, мяско! — тихо и миролюбиво сказал Рауль. В его глазах можно было разглядеть бескрайние просторы моря, океан без берегов, ночное небо с миллионом звезд… Всё, кроме разума. — Скоро ты узнаешь, что такое "больно".
Баклавский трепыхнулся, пытаясь отстраниться от страшных глаз, выпростать хотя бы одну руку или ногу. Тщетно.
— Наши дочери никогда не становятся плетельщицами, — сказала Белая Хильда. — Они неизбежно уходят в мир, и забывают нас навсегда. А наши сыновья обречены стеречь покой Плетельни. Поэтому им не стать ни великими учеными, ни бравыми адмиралами. Так сложилось. Жизнь такова, какова есть. А сегодня так сложилось, что мы попрощаемся с вами, Баклавский. И Пуэбло-Сиам, и Новый порт, и Стаббовы пристани вздохнут с облегчением. Вы опутали липкой сетью маленьких одолжений целый город. Но в Плетельне ваши правила не действуют.
Еще один моряк вошел в комнату, и шест, на котором висел Баклавский, взметнулся вверх и лег на чьи-то плечи. Рана в боку расцвела огненным цветком.
— А эту девочку я выкупила у подземных совершенно случайно. Маленькая смышленая и еще зрячая малышка вязала им шарфы да шапки, сидя где-то в пещерах под Механическим. Один из моих сыновей купил на базаре платок, сделанный руками Энни. Никто не верил, что такого совершенства может достичь шестилетнее дитя, к тому же уродка.
Баклавского понесли. Хильда шла рядом, едва не задевая его лицо широкими шелковыми складками юбки.
— Когда мы выторговали ее у подземных, Энни была уже на грани слепоты. Не слишком-то много она и стоила, вправду сказать. Только двадцать лет спустя разве это имеет значение?
