— Вроде того. Здоровенные тяги, шарниры, поршни. Точнее не скажу.
Баклавский прикусил губу. Потом едва не хлопнул себя по лбу.
— А маркировка? Маркировка есть?
— Кое-где. По шесть-семь цифр. Некоторые ящики подписаны. Ага, вижу железяку с выдавленным номером.
Баклавский выдернул из кармана блокнот.
— Записываю.
— Что?
— Номера.
— Что, все?
— Все, какие видны.
За последующий час их никто не потревожил. Чайки растащили контрабанду по всему порту, и разноцветные тряпочки весело смотрелись в осенней серости.
Когда мобиль Шульца миновал шлагбаум, Баклавский вернулся в контору. Чанг беззвучно поставил перед ним чайник, сахарницу, чистую чашку, и тут же вышел.
Времени до встречи с плетельщицей оставалось мало. Обжигаясь кипятком, Баклавский сверял каракули из своего блокнота с длинным товарным перечнем в накладной на фирменном бланке компании "Любек и Сыновья". Кази, Кази, Кази…
Маркировка — великое изобретение. Унификация скоро покорит мир. Каждая вещь, каждое творение рук человеческих будет идентифицировано, вписано в реестр, и получит на веки вечные своё уникальное обозначение. Что это у нас тут за "Ви-Пи"? Сорок семь одиннадцать, сорок семь ноль пять… И ноль девять… Обводим. И вот эти… "Эс-Эф"… Пять позиций, и ни одной — в накладных. И вот еще…
Из форта прикатился орудийный залп — полдень.
— Чанг, готовь мобиль, — крикнул Баклавский. А сам вызвал всё тот же номер.
Абонент долго не отвечал, и из трубки сочилась стылая тревожная тишина. Наконец, щелкнуло соединение.
— Благодарю, — сказал Баклавский, и, не дожидаясь ответа, повесил трубку.
Номера деталей, не числящиеся в любековских накладных, он выписал на отдельный листок и убрал в карман шинели. Думай, Лек-Фом, думай, кто за четыре часа в состоянии сказать тебе, что означают эти буковки и циферки.
На северо-восточном склоне Монте-Боки, плавно и величаво спускающемся к сутолоке и неразберихе бульваров, с давних пор селилась знать. Чем выше, чем ближе к вершине, украшенной Дворцом, стоял особняк, тем древнее и влиятельнее был род, его занимающий. Еще Август-Строитель облюбовал одинокий холм, возвышающийся над заливом с юга, под место для будущей королевской резиденции, в стороне от мирского шума старого города.
Новая бухта тогда была всего лишь озером, собирающим в себя все рукава Баллены, и выплескивающим их в океан через узкую и мелкую горловину между Монте-Бокой и Орудийным холмом. Берега озера постепенно заселили сиамцы, те, что бежали из своих южных земель от бирманской резни. В городе пришельцев не особо жаловали, а Молчаливый Стабб, легендарный боевой адмирал Кето, попросту запретил сиамцам приближаться к порту.
