Итак, проблема решена, и Кэт превратилась в Кэт Эшли. Мне была приятна мысль о том, что Джон Эшли не только является мужем моей Кэт, но и состоит в родстве с семейством Болейн.
Мы жили в Хэтфилде, и я наслаждалась обществом Эдуарда. Мы вели беседы на латыни — языке, который оба любили. Я решила сделать брату сюрприз. При дворе жила одна женщина, Бланш Парри — уроженка Уэльса, которая страшно гордилась тем, что когда-то укачивала меня в люльке. Она прекрасно объяснялась на своем родном языке, и я попросила ее обучить меня этому наречию. Вскоре я уже болтала на уэльсском с Бланш, представляя, как будет поражен Эдуард, узнав, что я владею языком, в котором ни он, ни столь ученая Джейн Грей ничегошеньки не смыслят. В конце концов мы — Тюдоры, и в наших жилах течет уэльсская кровь нашего предка Овена Тюдора.
Но моему триумфу помешали дошедшие до нас тревожные новости: Томас Ховард, герцог Норфолкский, и Генри Ховард, его сын, граф Сарри, брошены в Тауэр.
Кэт, как обычно, уже обо всем знала.
— Как мог Сарри быть таким глупцом? — вопрошала она. — Знаете, что он сделал? Заявил, что имеет право взять себе герб короля Эдуарда Исповедника. Он утверждает, что эта привилегия была дарована его роду Ричардом Вторым. Конечно же, геральдическая коллегия запретила подобную вольность, но наш лорд Сарри попросту игнорировал запрет.
— Ты хочешь сказать, что из-за такой безделицы Сарри и его отец оказались в Тауэре?
Кэт наклонилась к моему уху и прошептала:
— Это все Сеймуры. Вряд ли можно было ожидать, что они упустят подобный шанс, правда? Эта история сыграла на руку Сеймурам. Глупый Сарри!
— Кэт, — строго проговорила я, — ты забываешься.
— Я и сама знаю, — ответила она.
— Ты не должна столь легкомысленно говорить о графе Сарри. Он весьма влиятельный лорд.
— Да уж, наверно, влиятельный, раз осмелился забавляться с королевским гербом.
— Он поступил глупо.
— Следовало сообразить, что Сеймуры только и ждут случая нанести удар.
Я была опечалена. Мне очень нравился Генри Ховард. И не только потому, что был весьма красив, еще больше меня в нем привлекало то, что он писал прекрасные стихи, которые, как поговаривали, тайно посвящал мне. Я всегда охотно читала их, поэтому мысль о том, что автор этих страстных строк томится в холодной сырой темнице, была мне невыносима. С ним находился его отец — а ведь герцог Норфолк уже не молод. Когда-то он являлся главным советником моей матери; и хотя председательствовал на суде и руководил приготовлениями к ее казни, все же был моим близким родственником — родным дядей.
