Таким образом к югу отправлялись теперь одиннадцать человек: Луняев, Максимов, Нильсен, Кондрат, Смиренников, Регальд, Баев, Архиреев, Шпаковский, Губанов и сам Альбанов.
Приближалась весна. Сильнее пригревало солнце в полуденное время, но таяния еще не было. Снег только начал покрываться тонкой и гладкой коркой, сильно отражающей свет. В конце апреля почти у всех стали болеть глаза. На «Св. Анне» только некоторые; страдали этой болезнью, но она скоро проходила после того, как больной посидит несколько дней в помещении. Настоящих предохранительных снеговых очков на «Анне» не было. Еще на судне машинист Фрейберг сделал всем по паре очков, взяв для них стекла темных четырехгранных бутылок от «джина», но очки эти не отвечали: своему назначению. Надев их, люди ничего не видели и ежеминутно спотыкались. Глаза же болели по-прежнему, а слезы текли струями. В передних нартах шли обыкновенно счастливцы — «зрячие», а «слепцы» тянулись по следам с закрытыми глазами, только по временам посматривая сквозь ресницы на дорогу. Но бывали дни, когда глаза болели у всех; тогда приходилось целый день сидеть в палатке и ждать, когда отдохнут глаза от этого нестерпимо сильного света.
Альбанов картинно описывает движение своего каравана.
«Тяжел, мучителен был наш путь. Но еще мучительнее становился он, когда болели глаза. Живо, как будто это было только вчера, встает перед моим взором следующая картина, которой я, кажется, не забуду.
Большое ровное поле с неглубоким снегом. Длинной вереницей растянулись по нем пять каяков, из которых четыре тянут по два человека, передний мой — три. Я иду во втором ряду, так как положительно не могу смотреть.
Тепло и тихо. На небе — ни облачка. Солнце ослепительно светит в лицо. Глаза плотно закрыты. Приоткроешь их на минуту, чтобы посмотреть направление и убедиться, что по-прежнему тянется равнина и опять закрываешь. Первое время боль усиливается, но постепенно затихает, и глаза уже не хочется открывать. Даже шапку надвинул на брови, чтобы защититься от света, который проникает и сквозь веки.
Мерно, в ногу, одновременно покачиваясь вперед, налегая грудью и выпрямляясь, держась одной рукой за борт каяка, идем мы. В правой руке лыжная палка с кружком и острым наконечником, которая с механической точностью заносится вперед, с рукою качается вправо и медленно остается позади…
Как однообразно, как отчетливо скрипит снег под наконечником этой палки! Эта палка как бы отмеривает пройденное расстояние и, недовольная результатом., настойчиво брюзжит. Невольно прислушиваешься к этому ритмическому поскрипыванию, и как будто бы ясно слышится: «далеко, да-ле-ко, да-ле-ко…». Как в забытьи идем мы, механически переставляя ноги и налегая грудью на лямку. Тепло. Солнце припекает… Жаркое южное лето. Вы идете по набережной в тени высоких каменных домов. В этих домах фруктовые склады, двери которых раскрыты настежь. Вы ясно чувствуете ароматный, пряный запах свежих и сухих фруктов. Одуряюще пахнет апельсинами, персиками, сушеными яблоками, изюмом и гвоздикой… Вы ясно чувствуете приятную влажную прохладу мягких от жары асфальтовых панелей, часто поливаемых водой персами-торговцами. Вам уже слышится их спокойная гортанная речь… Ах, как хорошо пахнет, какая приятная прохлада!
