Нередко дело представляют таким образом, будто идеология «официальной народности» была попыткой придать империи Романовых этническое измерение и даже опереться на русский национализм. Эту политику в научной литературе еще называют «бюрократическим (официальным) национализмом». В данном случае мы имеем дело с затянувшимся интеллектуальным заблуждением, исток которого — бессознательный или намеренный методологический сбой, размывание понятия «национализм».
Трудно обнаружить националистический след в официальной идеологии николаевской России. Хотя такой элемент уваровской триады, как «народность», содержал потенциальную возможность национализма, чем в полной мере воспользовался Михаил Погодин, официальная интерпретация триединой формулы графа Сергея Уварова была вне- и даже антинационалистической. Под народностью понималась безраздельная преданность русского народа алтарю и трону, социальное единство народа и отсутствие конфликта между ним и властью. Другими словами, «народность» трактовалась как атрибут власти, производное от нее, но не как некая самостоятельная и отдельная от власти величина.
128 Хоскинг Джеффри. Указ. соч. С. 161-162.
Такая трактовка сознательно и последовательно противопоставлялась открытому Великой французской революцией принципу «национальности» — пользующимся своими правами свободному народу, выступающему источником власти и объектом лояльности. В России на первом месте стояла преданность монарху и отождествляемому с ним государству. Династический и имперский патриотизм отождествлялись и по возможности очищались от русских этнических коннотаций. Единственным этническим атрибутом русскости и высшей национальной ценностью признавалась лояльность русских верховной власти.
Иные трактовки выглядели нежелательными и даже политическими опасными. В самом деле, если русские подлинно имперский народ, то почему они не имеют никаких преференций, а среди чиновников так много немцев? Не говоря уже о том, что признание самостоятельного значения за «народностью» означало, что народ, как и церковь, играет хоть какую-то роль в легитимации монархии. «А это Николай I решительно отвергал, так как в подобном допущении слышал приглушенное эхо революционных идей, вызвавших потрясение во многих европейских странах»129.
Начиная с николаевского правления, любая модификация имперской идеологии в России — не важно, царской или советской — была враждебна русскому национализму. Это не исключало его использования (особенно государственнической версии национализма) имперской властью и инкорпорирования отдельных националистических положений в официальный идеологический дискурс. Но в любом случае подобное использование строго дозировалось, носило исключительно функциональный характер, а русский национализм даже в «медовые месяцы» отношений с властью находился в подчиненном и зависимом положении. На пути его заветной цели — этнизации (русификации) имперской политии — был воздвигнут непреодолимый заслон.
