Петр добрался до глиняного кувшина с гусиным жиром, бормоча: «Сначала святое миропомазание», — и толстым слоем намазал им себя, отчего его твердый отросток засветился красным светом, как будто охваченный огнем. Пребывая в страхе и изумлении, я позволил Петру повалить меня на дубовую колоду, которую повара использовали для рубки. Он уложил меня на живот.
— Что ты делаешь, брат? — спросил я, когда Петр, накинув рубаху мне на голову, сам начал ощупывать руками и раздвигать мои ягодицы.
— Тише, мальчик. Я покажу тебе новый способ вершить молитвы. Представь, что ты стоишь на коленях на скамеечке для молитв.
Его руки торопливо ласкали меня, затем одна из них скользнула глубоко между моих ног, и Петр буквально вздрогнул от того, что там обнаружил.
— Ну и дела! Будь я проклят!
Я верю, что так и случилось. Этот человек давно мертв, и если Господь и вправду справедлив, то все эти годы Петр должен был провести в аду.
— Ты хитрая маленькая бестия, — произнес он с грубым смешком, наклонившись к самому моему уху. — Но какой приятный сюрприз для меня! Я спасен от того, чтобы совершить содомский грех. — И, опустив дрожащую руку, он ввел свой мужской орган в то место, которое обнаружил. — Как так могло случиться, что остальные братья даже не заподозрили в монастыре присутствие маленькой сестрички? Неужели я первый это обнаружил? Да, разумеется! Господи, да у нее есть плева! Никто еще не входил в сердцевину этого плода!
Хотя гусиный жир и облегчил ему вход, я ощутил острую боль и, протестуя, издал пронзительный визг.
— Тише… тише… — пыхтел Петр. Теперь он лежал на мне: нижняя часть его тела снова и снова ударялась о мой зад, а его штука скользила внутри меня взад и вперед. — Ты постигаешь… новый способ… служения Всевышнему…
Я промолчал, но подумал, что предпочел бы старый и привычный способ.
— Hoc est enim corpus meum…[2] — произносил нараспев Петр в перерывах между пыхтением. — Caro corpore Christi…[3] Аа-аах! Возьми! С-с-съешь!
Он содрогнулся всем телом. Я ощутил теплую влагу на внутренней части бедер и подумал, что Петр самым мерзким образом помочился внутри меня. Но когда он извлек свой член, никакой жидкости не полилось. Только распрямившись, я снова почувствовал, как липкая влага медленно потекла вниз по моим бедрам. Когда я принялся вытираться тряпкой, то увидел, что жидкость — кроме небольших следов крови, моей собственной, — была густой жемчужно-белой субстанцией, словно брат Петр и правда вложил внутрь меня кусок хлеба для причастия, который там растаял. Таким образом, у меня не было причин не верить его разглагольствованиям о том, что я познакомился с новым способом совершать святое причастие. Однако я был слегка сбит с толку, когда повар приказал мне хранить это в тайне.
