Мистер Уипплстоун почесал пальцем нос.
– И должен сказать, – добавил он, – хоть вам и без
меня это известной, среди них попадаются очень неприятные личности.
– А зачем он сюда приезжает? – спросила Трой. – Я о
Громобое.
– Официально затем, чтобы обсудить в Уайтхолле
насущные потребности его развивающейся страны.
– Причем Уайтхолл изображает невероятную радость, а
люди Специальной службы зеленеют от дурных предчувствий.
– Вы сказали “официально”, мистер Уипплстоун? –
переспросила Трой.
– Я так сказал, миссис Рори? – Да. Да, из
относительно надежных источников просочились слухи, что Президент надеется
провести с несколькими соперничающими компаниями переговоры о передаче им
управления месторождениями нефти и меди, отобранными у прежних владельцев,
потративших огромные средства на их разработку.
– Совсем весело! – сказал Аллейн.
– Я не хочу, конечно, сказать, – мирно продолжил
мистер Уипплстоун, – что лорд Карали или сэр Джулиус Рафаэл, или кто-то из их
ближайших помощников способны организовать гибельное для Президента покушение.
– И на том спасибо!
– Однако за спинами этих августейших особ теснится
множество озлобленных держателей акций, администраторов и тех, кто на этих
месторождениях работал.
– Среди которых вполне может обнаружиться
какой-нибудь поклонник тактики плаща и кинжала. И помимо всех этих людей,
обладающих более или менее очевидными мотивами, – продолжал Аллейн, –
существуют еще те, которых полицейские не любят сильнее всего – фанатики.
Какой-нибудь ненавистник чернокожих, одинокая женщина, которой сниться черный
насильник, человек, соорудивший себе личного черного антихриста, или тот, кому
любой чернокожий сосед представляется угрозой его существованию. Люди, с языка
которых то и дело слетают фразочки вроде “черная образина, черномазая сволочь,
надо б черней да некуда, вот отдам тебя черному человеку”. Черный, значит плохой.
И точка.
– А для Черных Пантер точно также звучит слово “белый”,
верно? – вставила Трой. – Это война образов.
Мистер Уипплстоун, испустив негромкий, уютный вздох,
вновь занялся портвейном.
– Хотел бы я знать, – сказал Аллейн, – какая доля
этого абсолютного антагонизма таится под темной кожей самого старины Громобоя.
– На тебя он во всяком случае не распространяется, –
сказала Трой, и не услышав ответа спросила: – я права?
– Мой дорогой Аллейн, насколько я понял, по
отношению к вам он продемонстрировал самые дружеские чувства.
– О да! Да, конечно. Они из него били струей. И
знаете, мне чрезвычайно неприятна мысль о том, что эти струи могли послужить
завесой для куда менее приязненных чувств. Глупо, не правда ли?
