Красно-белая корона верхней и нижней земель, символы власти, посох и кнут, змея в трех пальцах надо лбом — только им доверялся Рамзес, только они разделяли с ним ответственность, колоссальную ответственность: действие — ответ; шевеление кистью — ответ; дрогнули ресницы — и полторы тысячи нубийцев казнены у Элефантины.[24] Он и был этой землей, этой страной. До него многие распределяли: почести — себе; телодвижения, от коих трясется империя, — подчиненным. Но это не величие, это всего лишь прижизненная лесть. И раб может сидеть с деревянной спиной, крепко ухватясь за посох и кнут. Раб не может отвечать за разлив Хапи,[25] повелевать ветрами, усмирять дерзких и распоряжаться всем, что послало небо.
Небо, тело богини Нут, уже тридцать пять лет опиралось на плечи Рамзеса Второго Великого.
— Значит, их было двое.
И все изображения его, как назло, выглядят молодо и самоуверенно, властитель ушел вперед, а они впечатались в камень и сохранили черты расцвета. В них нет его нынешней мудрости, зато осталось благоволение богов.
— Повесить тело вора на столбе!
Он хотел добавить: «Вниз головой», но спохватился.
— Глаз не спускать. И кто в толпе станет вора оплакивать…
Он не закончил. Выучка приближенных позволяла мысли очевидные (и не очень) бросать на полпути.
И одиночество его было неполным. Братья не выстроили себе дома, этакого под знать, с выкрашенными колоннами, с бассейном для отдохновения тела в удушающую жару. Потому он валялся на крыше хижины, убогой, как у всех, и в ногах у него притаился глиняный горшок, наполненный золотом.
Солнце придавило землю, на крыше сделалось нестерпимо.
Они бы плыли сейчас вверх по реке, слева их приветствовали бы сады, справа — желтая пустыня. В ногах у него вместо глиняного горшка возлежала бы новая девушка, возможно, сирийка; брат изучал бы очередной обрывок папируса да поглядывал бы, усмехаясь, в его сторону. А сирийка (или нубийка) не могла бы понять, кто из них, одинаковых, был с ней рано утром, страстно и быстро, а кто позже, размеренно и неспешно, а кто будет вечером, и не поверила бы, узнав, что это все один, а другой с самого утра уткнулся в ряд жреческих значков.
Он сел, пнул ногой ненавистный горшок. Золото посыпалось…
Чистый песок, ослепительный, и этот песок убил вчера половину его существа.
И одиночество его было неполным… Вместе с солнцем явились звуки: кричал осел, переругивались соседи, внизу он слышал шаги матери. Именно Аб настоял не строить большой дом, не привлекать внимание. Богатство избавляет от усталости, не надо надрываться — отлично, первое преимущество на пути к богам. Абту, Секхем…
