А здесь Гектор по утрам собирает троянских воинов и проверяет их выучку. Он стоит, придерживая громадное, неподъемное копье, а воины перешептываются: «Великий Гектор…»
А вот тут сидят старцы, они сидят и вспоминают, и проходя мимо (но не забыв почтительно поздороваться), всегда услышишь: «О, то был сын богини!» или «Да, этот герой был равен Лаомедонту!»
Во всем дворце, во всей Трое только Кассандра, некрасивая, коротконогая, непохожая ни на Приама, ни на Гекубу, интересовала Париса. Она была великолепна… Она так надоела окружающим своими рассказами, что Приам при звуке ее голоса вздыхал, а Гектор нетерпеливо морщился. Она знала, что ее не хотят слушать, но не могла остановиться и придумывала, придумывала, придумывала…
Прекрасные истории! О спорах между богами и о морских путешествиях. О чужих странах и о начале всех начал.
О невероятной любви и разрушительной войне.
С какого-то момента Парис сделался единственным, для кого она рассказывала. Он молчал и внимал.
Это Кассандра придумала сказку о трех богинях и яблоке раздора.
Но сказка сказкой… А Парис действительно выбрал любовь. Еще тогда, в лесу, в своем одиночестве, ощутив однажды, что способен на многое.
Он выбрал, а Кассандра сочинила сюжет, которым оправдала его выбор.
У нее никогда не хватало смелости жить по своим сюжетам. Или ей не приходило в голову? Но Парис ведь не просто слушал, он верил, по-настоящему, до конца. И смелости у него было сколько угодно. Смелости и желания воплотить.
«Прекрасная Елена прекрасна! — сказал себе Парис. — Она не может быть выдумкой!»
Он принял и полюбил образ, созданный для него Кассандрой. Образ, который соприкасался с реальностью только через имя —
ЕЛЕНА.
Дворцы басилевсов оказались большими и примитивными. В сущности, это были не дворцы, а огромные хижины. Говорили, будто в Микенах дворец замечательный, небывалый, с какими-то львиными воротами… Однако то, что Парис до сих пор видел, пожалуй, уступало Трое.
Он посетил Нестора в Пилосе. «Мудрейший Нестор в белостенном Пилосе…» — именно эту фразу часто повторяли финикийские купцы. Стены Пилоса оказались серыми, а Нестор то и дело заговаривался, путано излагая, как было прежде и как должно быть сейчас…
О жене Менелая Нестор ничего не сказал. Он сказал только: «У Менелая есть жена».
— Как зовут твою дочь, Тиндарей? — спросил спутник Париса.
— Елена, — ответил хозяин.
Это уже потом, задним числом изобрели клятву женихов, состязание за Елену… Какая клятва? Обыкновенный военный союз, обыкновенное замужество. Менелай даже прельстился не самой Еленой, а тем, что ее отец Тиндарей был стар и не имел в тот год другой кандидатуры на роль басилевса Спарты.
