Чтобы всего этого вокруг не было.
Нет, глупости. Ответ труса. Лодка скользила по спине Хапи, скорей хотелось, чтобы так тянулось всегда: лежать, рассматривать небо, а скоро вечер, небо изменится, переводить ленивый взор на лотосы и вновь туда, к синеве, позже к звездам. Не слишком жарко посреди жары, чего еще желать?
Но всегда плыть не получится. И бронзового ножа у него больше нет.
Работать в поле, как нормальный крестьянин, Ба не сумеет. Неужто засовывать себя в пасть Сетху легче? Не легче. Ремесленником быть не суждено — строителем, например. Строителем был отец, построил для Великого Дома надежнейшую сокровищницу. И над сыновьями смеялся, над тем, откуда у Ба росли руки.
Ба-Кхенну-ф представил себя по колено в илистой жиже, гнущимся над урожаем. Или над глиняными горшками, и тоже гнущимся. Гнущимся и трясущимся. Его передернуло: такого ощущения между лопатками он и перед входом в пирамиду не испытывал. Значит, дружок, ты рожден для сетховой пасти.
Кто бы угадал, что самым сложным в деле с пирамидой будет найти тот самый вход? Он все-таки вернулся мыслями туда, куда избегал возвращаться, — к Хуфу. Выбор.
Два продолжения жизни в форме человека лишь для виду назывались двумя продолжениями. Разумный шаг был один — относительно разумный. Этот шаг предполагал, что слуги Великого Дома, скорей всего, прекратили поиски исчезнувшего вора и уж ни в коем случае не ждут его появления в западне — в надежнейшей из сокровищниц. Именно так Ба и думал, но пытаясь точнее предсказать степень риска, неминуемо приходил к неопределенному движению пальцами — туда-сюда. Разумный, в меру опасный шаг Ба обязательно предпочел бы год назад. Это предпочтение можно было объяснить словами, почему его следует избрать, проследить цепь соображений-выводов… Второй шаг был безумен.
Разумный — безумный.
Мудрость жрецов — страсть Эхнатона.[38] Тверженный правитель интересовал Ба: он чувствовал нечто общее.
Ба-Кхенну-ф рывком сел — лодка качнулась. И зачем ему друзья? Вот лодочник, что стоит с ним сойтись ближе? И что даст такая дружба?
А Эхнатон-отступник разве мог быть его другом? Или брат Аб, где ты там, разве можешь ты быть другом, став совершенной кху?
— Выбирай безумие!
Ба вскочил — лодка накренилась, лодочник испуганно вскрикнул.
— Эй, ты! Это ты сказал?
Но изумление лодочника отвечало: нет, это сказал не он.
Когда лодочник отвернулся и разочарованный крокодил скрылся не то под водой, не то в зарослях тростника, Ба приподнял покрывало. Почерневшая, перевязанная полосками мумия молчала.
