В январе 2002 года я увидела под ярко-голубым небом город-тень. Город-призрак без души. На каждом углу старики в лохмотьях и женщины в заштопанных чадрах, прижимая к себе детей, просили подаяния, сидя прямо на дороге. Самым большим впечатлением стал для меня потерянный взгляд Надры, афганки из диаспоры. Она покинула страну двадцать лет назад, в эпоху советского режима. Кабул видел, как она родилась, росла, бегала, училась, стала адвокатом. Здесь она познала первые волнения молодой девушки. А теперь ее взгляд искал знакомые объекты, но ничего не находил. Там, где были дома, гостиницы, магазины, яркие светящиеся вывески, широкие аллеи с тополями, улочки с кустами шиповника, теперь были только руины. Целые улицы состояли из полуразрушенных домов, закрытых ресторанов с разбитыми стеклами, обломков кирпичей и камней. Бродили бездомные собаки. Вместо асфальта, по которому раньше скользили машины, теперь была грязь, и над городом больше не витал изысканный аромат кебаба. Кто теперь мог позволить себе мясо?! Кабул, окруженный со всех сторон горами, задыхался в вони скверного топлива.
— Деревья… Где же деревья? — сокрушенно спрашивала Надра.
Их срубили и сожгли, чтобы согреться зимой. В Кабуле больше не было торговли. Чикен-стрит — проспект, известный прежде своими сувенирными лавками, был в запустении, несмотря на наличие нескольких ювелирных магазинов, устоявших в эпоху Талибана. А проспект Джадех-Майванд, с его бутиками, стал сегодня помойной ямой.
Помимо полной разрухи, я чувствовала стойкое присутствие страха. Мужчины продолжали носить длинные бороды, как того требовали талибы; женщины, дрожащие, как испуганная дичь, — темные длинные одежды и чадру. Страх владел умами: а что, если вернутся талибы со своими плетками, требованиями, своим разрушительным безумием?
Афганцы все видели, все пережили. Поэтому без особого удивления они стали свидетелями наступления другого рода — прихода гуманитарных организаций и добровольцев. Среди этих последних были те, кто приехал сюда в 1970-е годы и сохранил свое восхищение этой страной. Приезжало и более молодое поколение романтиков. Они читали рассказы Николя Бувье, Эллы Майар, Жозефа Кисселя, представляли голубой блеск озер Банд-е-Амира или то, как они спускаются с гор на лыжах. Теперь, когда границы открылись, они хотели познакомиться с благородством этого народа, не похожего ни на какой другой. У них было множество планов.
После нескольких дней съемок я уже знала всех находящихся здесь французов, поскольку все они жили в тех редких гостевых домах, которые были в состоянии принять иностранцев. И несмотря на то что печное отопление не работало, канализационные трубы замерзли, а ванные комнаты были ужасно грязными, обстановка там была теплой. Мне сразу понравилась группа молодых людей чуть старше двадцати: они только что закончили престижные учебные заведения, хоть и выглядели несерьезно. В них чувствовался сильный внутренний стержень. Родольф Бодо и Эрик Давен бывали уже в Центральной Азии два года назад, и с тех пор у них появилась настоящая страсть к этому региону. Эрик, высокий, приветливый парень, выпускник Высшей коммерческой школы, занимался когда-то развитием бизнеса. Родольф — дипломированный специалист, окончивший Высшую школу экономики и торговли (ESSEC), — был на руководящей должности в компании «Л'Ореаль». Как видно, они выбрали карьеру по своей специальности. Однако одним из их товарищей, Флораном Милези, бывшим выпускником ESSEC, ставшим начальником отдела кадров одной из фирм Гренобля, овладела страсть к путешествиям. Занимая высокий пост, он каждый день мечтал о далеких горизонтах.
