- Если это возможно, генерал, - отвечал Мечников. - Там, на родине, я обещал отцу моего товарища, генералу Есипову, приглядывать за его сыном, заботиться о нем.
Александр снова багрово покраснел, на этот раз от досады: зачем Льву понадобилось выставлять его таким сосунком?
Однако Гарибальди такая заботливость вовсе не показалась смешной.
- Я сам прослежу, чтоб вас не разлучали, - сказал он.
Пока они разговаривали, толпа на улице, перед садом Претори, все росла. Молва о том, что Гарибальди находится у профессора, что он в саду, что можно его увидеть, распространилась молниеносно по всем соседним домам. Соскучившись разглядывать негра, некоторые наиболее рьяные почитатели героя пытались перелезть через ограду в самый сад. К Агюйяру подоспел Датто, и вдвоем они вежливо выпроводили поклонников генерала.
Шум становился оглушительным.
- Войдемте в дом, - предложил Претори, видя, что Гарибальди хмурится и с опаской поглядывает на улицу. - Лючия обещала дать нам прохладительного.
- Лючия? - Гарибальди встрепенулся. - Твоя Лючия, Чезаре, стала прямо красавицей. А ведь я помню ее совсем малюткой.
По ступенькам террасы все вошли в дом профессора - простой и прохладный, с белеными стенами, почти пустой. Только самая необходимая мебель стояла в белых комнатах с высокими потолками и каменными полами.
Выбежала Лючия, раскрасневшаяся, припудренная мукой (она, видно, только что лепила пирожки), и бросилась к Гарибальди:
- Дядя Джузеппе, как я рада!
Он поцеловал ее в лоб, притянул за руку, любуясь:
- До чего хороша! Совсем полевая гвоздика! Вот, девочка, приехал к вам проститься.
- Как! - ахнула Лючия. - Уже? Так скоро?
Гарибальди кивнул:
- Да, завтра ночью отправляемся. Да и пора. И сицилийцы и мои люди заждались. Надо действовать быстро и решительно, иначе жертвы будут неисчислимы.
С волнением и горечью он заговорил о положении в Сицилии. Полицейский террор там дошел до предела. Франциск II не доверяет никому, кроме полиции. Манискалько, начальник полиции в Палермо, облечен неслыханной властью над жизнью и смертью любого сицилийца.
Тюрьмы острова переполнены, каждый патриот - на подозрении. Недавно группа храбрецов собралась в монастыре Ганчиа близ Палермо. Они приготовили оружие и дожидались только удобной минуты, чтобы организовать восстание против Бурбонов. Но нашелся предатель и выдал революционеров. Бурбонские солдаты под предводительством Манискалько ворвались в монастырь и захватили заговорщиков. Тринадцать человек - самые уважаемые сицилийцы были приговорены к смертной казни. Манискалько убеждал приговоренных открыть имена остальных заговорщиков: "Назовите их, и я вам обещаю сохранить жизнь". Самый старый из повстанцев, Джованни Риз, гордо отвечал: "Лучше сто смертей, чем одно предательство". По знаку Манискалько, солдаты кинулись на старика и прикончили его на месте. Трупы остальных казненных провезли на черных дрогах по всем городам Сицилии, чтобы люди видели и трепетали. Но, вместо того чтобы вызвать страх, казни вызвали неистовый гнев народа.
