Когда он спускался бегом вниз, к морю, вслед ему послышался тоскливый вой: собака оплакивала их разлуку. Да и Лука чувствовал себя отвратительно - так жаль было ему оставлять нового друга.
Мальчик очутился у хижины, когда уже совсем смерклось. Неровный свет вырывался из-за ставен на втором этаже. У самой хижины росла старая олива. Лука прикинул на глаз ее высоту. Если забраться на ту вон ветку, наверное, можно заглянуть в комнату наверху. Щели в ставнях достаточно широки, в них все увидишь. А если вдруг откроют окно или Датто выйдет наружу? "Ну что ж, ведь я на войне, а на войне всякое бывает", - утешил самого себя Лука. Он осторожно подобрался к оливе, поплевал на руки и по-обезьяньи легко, цепляясь за ветки, полез вверх. Наверху, на счастье, оказался кривой и очень удобный сук. Мальчик устроился, как в кресле. Отсюда сквозь щель в ставне он мог видеть бедную беленую комнату с простым деревянным столом, на котором горела единственная свеча, воткнутая в бутылку. У стола спиной к мальчику стоял Датто. Он разговаривал, но Луке не было видно, с кем именно, - спиной Датто совершенно закрывал своего собеседника или, вернее, собеседницу: судя по голосу, это была женщина. Тонкие ставни не мешали слышать то, что говорилось в комнате.
- Нынче ночью я отправлю вас с верным человеком в Рим, к моим родным, - говорил Датто. - Там вы будете меня ждать.
- Не смейте разговаривать со мною, как будто вы - мой муж, а я - ваша жена! - запальчиво отвечал женский голос. - Я не ваша жена и никогда вашей женой не буду. И никуда отсюда не поеду.
- А это мы еще посмотрим, - хладнокровно отозвался Датто. - Я не желаю, чтоб моя будущая жена оставалась здесь, в этой банде... Вы девушка и должны вести себя, как подобает девушке из приличного семейства.
- В банде?! Вы сказали "в банде"? - вскричала его собеседница. - Вы что, сошли с ума? Как вы смеете называть так Гарибальди и его бойцов! И, если на то пошло, синьор Энрико Датто, то ведь и вы здесь, в этой "банде"!
- Ну да, ну да, вы правы, я совсем не то хотел сказать, - поспешно перебил ее Датто. - Вы сами виноваты: от всех этих расстройств, от тревоги за вас я сам не понимаю, что говорю. Лючия, поймите, вы должны, вы обязаны во что бы то ни стало уехать отсюда. Здесь для вас не место. Через несколько дней всех гарибальдийцев перебьют, не останется в живых ни одного человека. Гарибальди тоже изловят, и его ждет казнь. Вы не можете здесь оставаться, Лючия!
