Как ни пытался Катуков узнать, есть ли связь с корпусом, все было напрасно — Перерва только качал головой.
Комдив не узнавал своего подчиненного, хорошего штабного работника, всегда спокойного и рассудительного, теперь перед ним сидел человек, на которого словно затмение нашло: осунувшееся лицо, красные, видимо от бессонницы, глаза, вылезавшие из орбит, и нервно дрожавшие руки, которые тянулись то к карандашам в пластмассовом стакане, то к бумагам, разбросанным по столу.
Прошло еще несколько томительных минут, прежде чем подполковник успокоился. Затем он подробно доложил обстановку, сложившуюся в дивизии с начала войны. Как только немецкая авиация стала бомбить Шепетовку, Славуту и Изяслав, заместитель комдива Черняев связался по телефону с командиром корпуса Рокоссовским. Тот приказал немедленно выступить с двумя танковыми полками по направлению к Луцку, где разыгрывалось приграничное сражение. Полки выступили незамедлительно. С ними ушли Черняев и Чухин. Пока от них не поступало никакой информации.
Стало ясно: внезапность вражеского нападения дезорганизовала управление войсками. Каково теперь положение в корпусе, в округе, наконец? Каковы планы командования? Михаил Ефимович не представлял, как это теперь можно выяснить, если связь повсеместно нарушена. Он подошел к телефону и стал машинально вызывать Новоград-Волынский, штаб корпуса. После нескольких попыток телефон, к счастью, заработал. У аппарата оказался сам Рокоссовский. Катуков, поздоровавшись, сказал, что прибыл из госпиталя и хотел бы узнать обстановку… На другом конце провода молчание, потом Рокоссовский, видимо узнав голос комдива, сразу же перешел к делу. Однако чувствовалось, что командир корпуса не располагает достаточно полной информацией о положении на фронте, но сообщил: 9-й корпус подчинен 5-й армии. Корпусу вместе с другими соединениями приказано нанести удар во фланг противнику, его группировке, прорвавшейся на Луцком направлении.
Действовать предстояло на свой страх и риск, не зная ни сил группировки, ни планов ее дальнейшего движения. Одно ясно: своим внезапным ударом немцы поставили в тяжелейшее положение наши войска. Они вряд ли могли выполнить директиву наркома обороны — «обрушиться на вражеские силы… ударами авиации уничтожить авиацию на аэродромах противника». Скорее, на аэродромах была уничтожена наша авиация, коль в воздухе не видно ни одного советского истребителя. Не в лучшем положении были наши танковые дивизии и механизированные корпуса, оказавшиеся в приграничных районах. После первых боев они имели жалкий вид.
