Наша машина мчалась к Торсхавну, солнце с каждой минутой светило все ярче и ярче, как оно и должно светить, но как никогда не светило в этих краях. К такой погоде здесь не привыкли, и когда мы въезжали в поселки, это становилось особенно заметно по людям в футболках, гуляющим по улицам и сидящим у моря. Так бывает в августе – когда, раздевшись, надеешься, что до самого октября и не вспомнишь про теплую одежду.
В машине было жарко. Анна опустила окно со своей стороны, и в салон ворвался поток свежего воздуха.
– Ничего, что я немного приоткрою окно? – спросила она.
– Ну конечно.
– Точно?
– Да, разумеется, так даже лучше будет.
– Ты как только замерзнешь, скажи, ладно? Я сразу закрою.
– Да нет, все в порядке.
– Ты правда не мерзнешь?
– Да нет же.
– Но ты только обязательно скажи, если замерзнешь, хорошо?
Повернувшись к Анне, Эннен сказала:
– По-моему, ему нормально с открытым окном.
– Я просто хочу, чтобы он знал: если он замерзнет, достаточно будет сказать.
– Но он же не замерз. Так ведь? – спросила Эннен, посмотрев на меня.
– Нет-нет, я не замерз.
– Вот я и не хочу, чтоб он замерз. Бедняга, ему же просто нужно немного внимания, – сказала Анна.
– Да мне, наоборот, даже жарковато, – сказал я.
– Я могу кондиционер включить, – предложил Хавстейн, – тогда сквозняка не будет.
– А разве он работает? – поинтересовалась Анна.
– Нет, по-моему. Но я все равно могу попробовать.
– Мне тогда закрыть окно?
– Да нет, пусть тоже будет открыто.
– Но кондиционер же тогда не заработает…
Тут у кого-то запищал мобильник.
– Анна, это твой? – спросил Хавстейн.
– Сейчас, секунду…. Да, мой.
– Это Палли?
– Да.
– Заедем за ним?
– Он заканчивает в три.
Хавстейн посмотрел на часы:
– Ладно, тогда мы сначала заедем в Коллафьордур и заберем его, а потом в Торсхавн, идет?
Анна и Эннен:
– Идет!
– По-моему, сквозняк сильный, – сказала Анна, – у нас окно открыто и кондиционер включен.
– Выключить кондиционер? – спросил Хавстейн.
– Да, пожалуйста. Чтобы никто не замерз.
– Ой, господи, да угомонитесь же вы оба, – воскликнула Эннен и, повернувшись ко мне, закатила глаза. В ответ я улыбнулся и пожал плечами.
Последний, Палли. Палли был на работе, погружал и выгружал рыбу с русских судов, которые несколько раз в месяц заходили во фьорд. В большинстве своем это были старые посудины, которые только чудом не разваливались на куски, с трудом верилось, что эти корабли все еще держатся на плаву, и совсем не хотелось верить, что их отправляют в рейсы. Ржавчина разъела им носы, проползла по бортам, перебралась на палубы и залезла прямо в рубки, так и норовя добраться до самой капитанской физиономии, а потом сожрать и весь оставшийся экипаж. Мне подумалось, что как-то печально, должно быть, работать на таких вот кораблях, ведь каждый рейс может стать последним. Когда они отходят от причала, вполне вероятно, что больше никогда не вернутся, что корабль их просто-напросто затонет где-нибудь, тихо и незаметно, и шуму от него будет не больше, чем от утопленного котенка, а единственным доказательством их существования станут маленькие некрологи в русских газетах, которые появятся недели спустя.
