– Ну, и как, я была не слишком самонадеянна в своих обещаниях? – вновь подхватила она канву прервавшегося разговора. – Не правда ли, Мэмми – чудесная повариха? Едва ли сама королева Марго видела на своем столе подобные паштеты. Кстати, па мне рассказывал, что подобными паштетами она преследовала совершенно определенную цель. Дюжина-другая приправ должны были способствовать тому, чтобы… чтобы… – Упорный взгляд Эрнста сбил ее с мысли. – В общем, все это должно было способствовать усилению некоторых качеств гостей-мужчин. Качества, которые она, вероятно, особенно ценила, – закончила Сюзетта с хорошо сыгранным девичьим смущением. Глаза Эрнста твердо удерживали ее глаза.
– Я позволю предположить, что паштеты достигали своей цели, если королева Марго была хотя бы вполовину столь же соблазнительна, как и вы, – тихо сказал он.
– О, вы мне льстите, друг мой! Я, если приглядеться, всего лишь глупая провинциальная девочка. В Париже на меня ни один мужчина не посмотрит больше одного раза, я убеждена в этом. И потом, эта Марго была, говорят, неотразимая женщина, и ни один мужчина ее двора не мог устоять перед ней.
– Вероятно, она была очень похожа на вас, – вырвалось у Эрнста.
Сюзетта засмеялась коротким, искрящимся смехом.
– Надеюсь, что нет. Говорят, она ряд своих любовников отправила на эшафот, других – на виселицу. В самом деле, не настолько же я жестока? Мужчина, которому я себя однажды отдам, должен стать счастливейшим человеком во вселенной, – сказала она, примиряюще улыбнувшись.
Немного погодя они распростились. Было уже темно, и пылающие полосы заката боролись с фиолетовой тенью, которая поднималась с дальних холмов. Эрнст, притулившись у массивных входных ворот, долго глядел вслед повозке, даже когда она исчезла в тени могучих деревьев, обрамлявших путь к Мэзон д'Орфей. Он чувствовал, что весь охвачен страстным волнением, о причинах которого не смел даже думать. Остаток вечера он писал письмо к Амелии, но слова, выводимые его пером, уже были не в состоянии пробить барьер, незримо возникший между ним и его далекой возлюбленной. В конце концов он вздохнул, уронил перо и долго сидел с бессмысленным и отрешенным взглядом, чувствуя, как его заполняет безграничная печаль.
Сюзетта долго не находила себе покоя в этот вечер. Пока Мэмми расчесывала ей волосы, она пылающими глазами неотрывно смотрела в зеркало на свое лицо, похожее на застывшую маску. Большие темные глаза горели беспокойным огнем, а губы были горячими как от лихорадки.
