— Я выражался ясно. — Чаба развел руками: — Люди любят играть и играют. Не выходя за рамки режима или порядка, они создают все новые и новые режимчики или более мелкие организации порядка, которые, хотят они того или не хотят, урезают их последние свободы — я имею в виду организацию черкесов, всевозможные клубы, сообщества, различные партии, — продумывают новые правила, инструкции, законы... Думаю, что теперь вы понимаете меня. Нет? — Чаба махнул рукой. — Я знаю, что это, так сказать, все вещи добровольные и личность сама решает, вступать ей туда-то и туда-то или не вступать. Я, как видите, не вступил. Я не люблю стоять по стойке «смирно», не люблю и не хочу по воскресеньям маршировать вместе с другими... Я, видите ли, хочу спокойно и свободно гулять, прогуливаться, валяться на диване, валять дурака — короче говоря, не выходя за рамки режима, делать то, что мне заблагорассудится.
— Понятно, — проговорил неожиданно Браун. — Мне кажется, я вас понял. — Он и на самом деле был убежден в том, что понял юношу. «Нет никакого сомнения в том, что Чаба Хайду анархист, противник существующего режима. Теперь ясно, почему он попал в число ближайших друзей Милана Радовича». — Вы, конечно, знаете, что Радович коммунист? — безо всякого перехода спросил Браун. — Знаете, не так ли?
Упоминание имени друга явилось для Чабы как бы неожиданностью, и он моментально вспомнил, что тот арестован. Настроение сразу же испортилось, а от недавней уверенности не осталось и следа. Милан ведь тоже венгерский подданный, но его арестовали. В мозгу промелькнули картины ужасов, творимых гестапо, о которых в университете по секрету рассказывали студенты. А вслед за этим на ум пришли воспоминания прошедшего года — эсэсовцы, марширующие по улицам, и молодчики из отряда СА, устраивающие еврейские погромы. Вспомнил он и пятое февраля, когда вместе с друзьями решил отпраздновать день своего рождения.
...Он ждал телеграмму из Будапешта от Андреа, а почтальон, который обычно разносил телеграммы, почему-то не шел. Уже несколько дней подряд стояла морозная ветренная погода, а снег все сыпал и сыпал — сугробы достигали почти человеческого роста.
В комнату Чабы вошел дядюшка Геза. По-дружески похлопав юношу по плечу, он пожелал ему всех благ. Они выпили за рождение Чабы. И только после этого Геза передал ему длинное и нежное письмо от Андреа. Чаба очень обрадовался, и к нему снова вернулось хорошее настроение. Они разговаривали обо всем: о любви, о профессии врача, о планах на ближайшее будущее. Постепенно разговор зашел и о настоящем.
