Алиса часто искала на небе две звездочки, которые называла мамочкой и папочкой. Говорила, что они видят, как ей у нас хорошо. Она и вправду ни в чем не знала нужды. Привезла я ее к себе в 1944 году с небольшим узелком и связала ей на спицах бельишко, рубашечки и трусики на лето и зиму — купить-то ничего невозможно было. А еще курточки, шерстяные платьица, свитерочки, чулочки и носочки — всё собственноручной вязки.
В Окружном суде я получала вполне достойное жалованье. Все шло хорошо, подрастающая Алиса ни в чем не нуждалась. Мамочка могла ей купить все, чего она только пожелает. Когда школу закрыли из-за частых воздушных налетов, а потом из-за отсутствия угля, Алиса посещала частные занятия. Она была очень хорошей ученицей. Ходила на гимнастику, летом на плавание, зимой каталась на лыжах и на санках. Когда ей исполнилось восемь лет, сдала экзамен на юношеский разряд по плаванию. Даже на уроки балета для детей могла ходить регулярно. Я заботилась обо всем», — писала госпожа Даль.
Там, в Стендале, в светловолосой головке Алисы все окончательно перепуталось. Она рассказывала Mutti, как ей плохо жилось в польском детском приюте. Ее, маленькую немку, заставляли говорить только по-польски и навсегда забыть немецкий язык. Били за каждое немецкое слово.
На Пасху 1944 года они с Mutti поехали во Францию. Госпожа Даль хотела показать приемную дочку своему мужу, который сидел в лагере для немецких военнопленных. Алиса получила в подарок от нового папочки огромного голубого зайца, набитого сластями. В 1945 году заяц принес Алисе деревянные ходули, сделанные на заказ местным столяром. Все дети в Стендале ходили на ходулях. Когда к Берлину подлетали бомбардировщики союзных войск, ребятня бежала прятаться в погреба и подвалы, где все напяливали на голову огромные кастрюли, в которых обычно варили картошку. Потом, стуча ходулями по тротуару, огибали оторванную руку или ногу, осколки стекол, куски человеческих тел.
В то время как Алиса Даль, с кастрюлей на голове, дрожала от каждого взрыва, Халина Виташек была совсем недалеко от нее. За колючей проволокой Равенсбрюка она радовалась каждой упавшей на Берлин бомбе.
Халина вернулась в мае 1945-го. Сумела выжить в Освенциме и Равенсбрюке, но ее едва не убили известия, которые она услышала на пороге своего дома: Франтишека два года как нет в живых, а Дарья и Алодия пропали.
Голову молодого ассистента кафедры гигиены в банке с формалином узнал сторож, работавший здесь до войны. Похороны превратились в манифестацию с участием епископа и воеводы. Головы доктора Виташека и двоих его сотрудников — Хенрика Гюнтера и Сони Гужны — погребли в познаньской Цитадели.
