Деламен покачал головой.
— Уже давно я знал, — сказал он, — о присутствии в тебе предка Кене.
Некоторое время они молча курили.
— Тебе нужно понять, — сказал наконец Деламен, — что твое решение годно только для тебя одного. Ты страдал от некоторых сомнений, но ты разрешил их софизмами. Ты пожертвовал частью своего разума для единства твоего «я». Это очень хорошо. Разумеется, нам нужна — чтобы быть в состоянии жить — система идей, поддерживающая наше существование… Это хорошо, но при условии, чтобы ты понял, что Рамсей Макдональд и Ромен Роллан строят — и они тоже — системы совершенно противоположные, и они кажутся им такими же прочными, такими же благородными.
— Такими же благородными — может быть, — ответил Бернар, — но прочными — нет.
— Да, такими же, — продолжал Деламен. — Ты нарисовал себе известный тип идеального буржуа, одновременно военного и промышленника, и ты пробуешь им жить. Но другой нарисовал себе тип идеального революционера, и он тоже прав… Да, впрочем, я напрасно говорю тебе все это.
— Почему же? — спросил Бернар.
И в этот момент образ Симоны промелькнул в его голове. «Она тоже думала, что я живу для системы, которая не обязательно необходима. Но Деламен, как и Симона, в сущности, не знает реальной жизни, которая допускает только одну правду». И он продолжал:
— Да, красота не в доктрине, она в известном внешнем ее проявлении… Твой дорогой Стендаль прекрасно это заметил… Да, помнишь, я когда-то говорил тебе с отвращением о холодной жадности деловых людей. Так вот, друг мой, человек — более сложное животное, чем я это предполагал… Я рассказывал тебе о вековой вражде семей Кене и Паскаль-Буше? Со времени кризиса она еще больше усилилась. Паскаль объявил нам войну Шерстяного Бархата, она заслуживает такой же известности, как война Алой и Белой Розы или Столетняя… Знаешь ли ты, что такое шерстяной бархат?
— Да, кажется, знаю, — ответил Деламен, — это материя, серая или беж, из которой делают себе манто женщины… У Денизы есть такое.
— Да цвет тут не при чем, — сказал Бернар с легким раздражением техника перед профаном, — это ткань, ворс которой приподнят, а затем подстрижен… Это большое послевоенное достижение. У мелкой буржуазии мало денег, жизнь дорога и женщины прячут убожество своих платьев под этими светлыми манто, отделанными поддельным мехом. Все французские фабрики только это и ткут, и конкуренция ужасная, но уже давно мы, Кене, вместе с Паскаль Буше имели монополию очень хороших бархатов. Изготовление их в Валле пользовалось большой известностью, мы могли зарабатывать себе на жизнь… Но вследствие семейных ссор, которые уже повлекли уход моего брата с фабрики…
