— Трудное положение… Позже… До другого раза…
Бернар любезно улыбнулся; толстый человек тоже.
Блестящая дверь снова раскрылась.
И с пакетом образчиков под мышкой молодой француз вновь резво шагает вдоль прекрасных блестящих каналов. Голландец говорит:
— Здесь любят Францию. Что до меня, я знаю Париж. Улица Бланш, вы знаете улицу Бланш?.. На этом доме есть доска в память одного француза: «Здесь жил Рене Декарт». Кто это был Декарт? Вы не знаете? А!.. А месье Ланглуа, комиссионера, улица Отвиль, вы тоже знаете? Вот сюда войдем… Экспортное Общество. Огромное предприятие… Но очень много запасов… Мы хотим только поздороваться: покупщик, месье Гронингем, он мой приятель, я играю с ним в кегли, он женился на очень красивой женщине.
— Нет, мы не берем, — сказал Гронингем, славный приветливый человек, также с гладко остриженной головой. — Позже…
Опять каналы, этажи, богатые конторы, трамваи, схваченные на лету; прелестные монастыри; синдики суконщиков, самые настоящие, щупающие своими опытными руками сукна, сотканные нормандскими женщинами; купцы, недоверчивые и приветливые, пренебрегающие посредственной шерстью.
— Тут качество… а не цена… И темные простые рисунки… Здесь нужно сообразоваться с модой страны. Ваши парижские купцы присылают нам юбки. Они лопаются на бедрах наших женщин. Тут сильные женщины… очень развитые… Не зайдете ли выпить Кюрасао у Фокинга? Все туда ходят, банкиры и кучера… Затем мы повидаемся с Ситгофом… Огромное дело…
Из этой солидной страны Бернар увозит обещания, на которые можно положиться, и небольшие заказы для немедленного выполнения. Девушка Дюваль сможет теперь прокормить своих крошек, потому что она будет ткать панталоны для садовников Хаарлема; и дядюшка Леруа повозится с белой фланелью, которая облечет могучие груди прекрасных амстердамок, когда они будут кататься на коньках.
Ахилл с недоверием и беспокойством глядит, как отправляют его сукна по столь незнакомым адресам.
— Левекамп? Гронингем? Ситгоф? И ты уверен, что это старинные, известные дома?
Бернар в десятый раз описывает этих купцов, крепких, подобных его деду. Да впрочем, почти тотчас же приходят и чеки. При имени знакомых банков Ахилл успокаивается.
— Можно мне съездить в Англию?
— Хороших дел!
Это его манера говорить «в добрый путь!».
Лондон. Красные пятна автомобилей, иссиня-черное сукно полисменов («Все это черное сукно, откуда оно берется?» — подумал Бернар) оживляют серые тона Сити. С верхушки автобуса он любуется на старые дома Стрэнда. Черные и белые дымки, стелющиеся над узкими домами, делают из торгового города город мечты. Рядом с ним его «агент», джентльмен, бывший капитан, перечисляет не без эрудиции старые таверны и знаменитые вывески.
