— Прошу и вас пожаловать к нам, — любезно сказал консул, обращаясь к Андреа. Тот, застигнутый врасплох, понял только, что говорят о нем. Но куда пожаловать? Где будет весело?
— Благодарю, — ответил он, не подавая вида, что не слышал разговора.
Обменявшись еще несколькими фразами, они попрощались. Но прежде, чем фаэтон отъехал, Андреа поймал еще один взгляд прекрасных золотистых глаз. Что-то было в этом сразу скользнувшем в сторону взгляде. Гордость? Пренебрежение или ненависть? Нет, нет... Он не мог определить, что именно, но, пока они выбирались из толпы, продолжал размышлять над смыслом этого «что-то».
— Собственно, по какому поводу нас приглашают и куда? — спросил Андреа брата.
— Это неважно. Тебя пригласили из приличия. Потому что девочка настояла.
— Но куда нас приглашают, я так и не понял!
— В четверг день рождения Сесиль, и по этому случаю консул устраивает небольшой прием.
— Прием? В честь этой малявки?
— Ты заблуждаешься. День рождения — только предлог. Вероятно, он хочет, воспользовавшись случаем, собрать кое-кого из важных персон. Может быть, приедет и какой-нибудь паша, комендант, например.
— Ты пойдешь?
— Я не могу не пойти. Я их домашний врач.
Какое-то время братья шли молча. И вдруг Андреа заявил:
— Я пойду тоже.
Климент встревожился, как бы брат чего не натворил на этом приеме.
— У тебя нет подходящего костюма, — сказал он наконец.
— Я надену твой петербургский фрак.
— А я?
— А ты пойдешь в своем новом мундире. Ты ведь говорил, что он тебе к лицу!
— Не иронизируй, Андреа! Я тоже могу тебя поддеть — вечно нападаешь на иностранцев, а как только представилась возможность попасть в их общество...
— Ты забыл про Дяко?
Климент поколебался.
— Ты прав, — сказал он наконец. — Мы пойдем туда оба.
А Дяко в это время лежал ничком на холодных плитах Черной мечети, превращенной с начала войны в темницу. Как он сюда попал, как дался им в руки, он себя уже не спрашивал и не терзался этим. Только изредка в его сознании вставали короткие отрывки событий прошедшей ночи: мелькали свирепые лица, мешались в одно собачий лай, крики и стрельба, а затем следовал тот страшный, оглушивший его удар по голове и провал в памяти.
Теперь он лежит в этой глухой полуосвещенной келье. Давно ли? День сейчас или ночь? Он жестоко избит, весь в крови, лицо распухло, израненное тело горит. А над ним орут не переставая:
— Говори, кто тебя послал?
— Говори, у кого ты был?
— Назови имена! Имена назови!
