Она лежит на спине, рядом с еще одним огромный камнем. Тело ее почти укрыто высокой травой раннего лета; укрыто настолько, что он мог бы ее и не заметить. Собственно, взгляд его привлекли пристроенные на камень за ее головой красные эспадрильи.
– Кэти?
Лицо ее мгновенно поворачивается, приподнимается над травой, чтобы увидеть его, стоящего, улыбаясь, между двух валунов. Обвиняющее, над вытянутой, как у испуганной птицы, шеей. Он примирительно поднимает руку.
– Прости. Решил, что стоит тебя предупредить. Я только что видел гадюку, – он кивает. – Вон там.
Какое-то время темные очки остаются обращенными к нему, потом Кэтрин, опираясь на руку, садится, быстро оглядывается кругом и, легко пожав плечами, вновь поворачивается к нему. Здесь ничего. Он видит, что на ней не бикини, как утром, а нижнее не совпадающее по цвету белье: белый лифчик, бордовые трусики; вряд ли она хотела, чтобы ее в них увидели. Темные очки говорят: это ты виноват в появлении гадюк. Вечный самозванец, пожиратель времени.
– Послушай, у тебя не найдется сигареты?
Поколебавшись, она неохотно вытягивает руку в сторону, поднимает над травой пачку «Кента». Бросив ветку, он спускается к ней. Кэтрин по-прежнему сидит, опершись. Он видит сложенные «Ливайзы» и розовую рубашку, которыми она воспользовалась взамен подушки. Она отдает ему сигареты, тянется к красной греческой сумке, вытаскивает зажигалку; маленькая белая пачка, оранжевый пластмассовый цилиндрик – и то, и другое, не поднимая глаз.
– Спасибо. А ты?
Она трясет головой. Питер закуривает.
– Извини, если показался тебе бестактным после завтрака. Честно, я не хотел, чтобы это выглядело как благотворительность.
Она снова трясет головой, глядя ему в ноги. Не важно; уйди, пожалуйста.
– Могу вообразить как… – но воображение, по-видимому, покидает его на середине фразы. Он возвращает зажигалку и сигареты. Кэтрин молча принимает их. И он сдается, слегка разводя в беспомощном жесте руки.
– Не хотел тебе мешать. Это все гадюка.
Он уже отворачивается, но тут она вдруг совершает движение – рукой. Почти такой же быстрой, как гадюка. Пальцы стискивают его ногу чуть выше голой лодыжки, на кратчайший миг, достаточный, впрочем, чтобы его остановить. Следом та же рука тянется за стопку одежды и возвращается с тюбиком крема от загара. Она поднимает тюбик к нему, потом указывает колпачком себе на спину. Эта странная перемена так внезапна, так неожиданна, так банальна и безоговорочна в своем дружелюбии, даже при полном отсутствии выражения на лице Кэтрин, что он усмехается.
