— Без шуток… — сказал Алёшка и рассмеялся. — Ну, хватит дурить, Кобликов! Уж знакомиться, так по-человечески… — он протянул Юрочке руку.
Юрочка крутнул головой, отвернулся, тут же выставил острый локоть.
Два урока он каменно сидел, не замечая Алёшку. На третьем подобрал руки, уткнул подбородок в кулак, угрюмо спросил:
— Кем работает?
— Кто?
— Отец…
Алёшка ответил, стараясь, чтобы даже тень улыбки не проскользнула в его глазах. Но Юрочка и на этот раз не оценил его стараний: он сердито провёл рукой по своим волосам и отвернулся к окну, подперев кулаком побледневшую щеку. Алёшка тогда ещё не знал, что Юрочка живёт без отца.
— Ладно, — сказал, хмурясь, Юрочка. — Ты, чудик, мне по душе. По крайней мере, не хочется влепить по твоей физиономии. Зайдёшь ко мне домой, поговорим…
На следующий же день Алёшка отыскал на тихой улочке с деревянными мостками-тротуарами дом Кобликовых, очень похожий на все другие дома: обшитый тёсом, с простыми наличниками, глухим забором и закрытыми воротами. На всех трёх окнах горшки с гераньками, наполовину раздёрнутые занавески, как у всех — на глухой тёсовой калитке железное кольцо с лязгающим запором. За воротами — маленький двор с гусиной травой, запущенный садик с пятью яблонями и кустами малины вдоль забора, огород с уже пустыми осенними грядами. У сарая лежали и мокли под дождём берёзовые дрова.
Юрочку Алёшка застал на кухне, за столом. Он, как на троне, восседал на широкой лавке, по-деревенски наглухо прибитой к стене. Перед ним на старенькой клеёнке стояла четвертная бутыль с молоком и тазик, выше краёв набитый свежими огурцами.
— Здорово! — сказал он. — Раздевайся и проходи…
Из-за стола Юрочка не встал, он просто не мог встать, — к столу он лип, как муха, хоботком нащупавшая сахар.
— Давай, садись! Будем лопать… — Юрочка в нетерпении шевелил пальцами над столом. — Не думай отказываться! От удовольствий отказываются только дураки! — Он достал кружки, в обе налил молока. — Садись…
Юрочка склонился над столом, разгорающимся взглядом нацелился на тазик с огурцами. Осторожно, как изюминку из булочки, вытянул приглянувшийся ему свежак, приложился носом к его травянисто-матовому, тронутому желтизной боку, с наслаждением втянул в раздувшиеся ноздри огуречный запах и вдруг жадно, с хрустом откусил. Он сжёвывал огурец за огурцом, запивал молоком и, проглатывая это немыслимое в глазах Алёшки месиво, в блаженстве жмурил глаза.
— Юрка, ведь животом намучаешься! — Алёшка почти в ужасе смотрел на белые от молока Юрочкины губы и зелень огуречной кожуры, застрявшую в его неровных зубах. Юрочка, вытягивая очередной огурец из тазика, вздохнул:
