Тут я поймал на себе взгляд Кастанеды. Он смотрел на меня с упреком. И я понял этот упрек. Его взгляд словно говорил мне: ты пытаешься определить мотивы других людей, а самое важное для тебя в эту минуту — понять, почему остался ты.
— Не позволяйте мирскому сознанию снова брать верх над духом, — медленно произнес Кастанеда. — Иначе оно исказит ваше намерение.
— Ритуал, во время которого вы откроетесь Силе и предложите ей свои условия, называется Танцем Солнца. Но к танцу — ритмичному движению под музыку — это не имеет никакого отношения. Вам вообще не придется как-либо двигаться.
Ритуал этот довольно жесток. Индейские маги заставляют неофита истязать себя физически. Боль позволяет ему приблизиться к Силе. Но на моем семинаре не будет физических истязаний. — Кастанеда сказал это, сделав акцент на слове «физических». — Для того чтобы открыться Силе, вы воспользуетесь воспоминанием о боли.
Практика состоит из трех этапов. На первом этапе вы должны вспомнить или вообразить что-то, что принесло бы вам нестерпимую физическую боль. Именно физическую, а не эмоциональную или нравственную. Подумайте, что бы это могло быть.
Затем вам нужно представить, что всю оставшуюся жизнь вы будете вынуждены терпеть эту боль — периодически или постоянно. До самой смерти. Без надежды на избавление.
И третий, заключительный этап ритуала — вы должны сформулировать условия, при которых вы бы добровольно согласились прожить остаток жизни с такой болью.
Как видите, практика довольно проста. Она проходит полностью в сфере воображения. Но помните о том, что миры, которые мы создаем в своем воображении, не менее реальны, чем тот, который мы видим и осязаем.
* * *
Слегка размявшись (мы повторили весь комплекс упражнений, которыми сопровождалась практика осознавания действий), мы снова сели в круг, спиной друг к другу. Кастанеда снова начал считать от ста до единицы.
Я стал думать о физической боли. Я знаю об этом очень мало: детство и юность моя прошли в спокойной, безопасной обстановке. Мальчишкой я много дрался, но в драках чувствовал азарт, а не боль, иногда — обиду (если в драке побеждал не я). Дома меня не били, я не попадал в аварии, со мной не случалось ничего, приносящего сильную боль. Поэтому вообразить себе какое-то истязание, при котором мне было бы невыносимо больно, я не мог.
И я тогда стал думать о смерти. Я вообще-то не боюсь смерти. Я боюсь лишь понимания того, что смерть пришла. Всякий раз, когда мне приходилось задумываться о том, какой бы смертью я хотел умереть, я решал, что лучше всего погибнуть неожиданно, так, чтобы я и заподозрить не успел, что это конец. Слушая голос Кастанеды, я задумался, почему я так боюсь осознания смерти. И я представил, что смерть вот-вот наступит, и я об этом знаю. Не знаю, было ли дело в том, что Карлос снова погрузил нас в гипноз, или же я дал волю воображению, но я мгновенно ощутил физически, как больно осознавать свою смерть. У меня онемели ноги по щиколотку, а все, что выше, сразу заболело. Очень сильно. Но самое страшное, что эта боль была во мне единственным признаком жизни. И боль отступала — вместе с жизнью.
