Элисон, как всегда, разрыдалась, трагично заламывая руки и бросая на меня взгляды, исполненные, по ее мнению, любви и страсти. Но даже если она любит… любила меня, то искренности в ней не было ни на йоту.
Не знаю, может быть, Элисон так часто в своей жизни играла, что теперь, когда ей и в самом деле захотелось выразить свои настоящие чувства, старая добрая практика сыграла с ней злую шутку.
Да, я накричал на Элисон. Да, я был с ней чудовищно груб, но лишь на словах. Она клялась, что покончит с собой, если мы с ней не начнем все с чистого листа. Ох, как странно слово «чистый» звучало из уст моей бывшей жены.
Элисон говорила, что готова жить со мной хоть в «Такобризле», хоть в лачуге на берегу самой грязной речки. Все эти жертвы ради меня — заросшего щетиной урода, от которого за версту разит перегаром.
Если бы вы знали Элисон, то поняли бы, что эти жертвы для нее невозможны. Впрочем, вы уже знаете Кристин.
Проигнорировав слова бывшей жены о том, что она готова покончить с собой — Элисон слишком любит себя, чтобы это сделать, — я заявил ей, что больше никогда не хочу ее видеть, а если она еще раз даст о себе знать, подам на нее в суд за преследование.
Оставив «Теплую звезду», я, злой как сто тысяч чертей, вернулся в свой «Такобризль». Я был уверен, что проведу этот вечер, как и все остальные вечера, а эту ночь — как все другие бесконечные ночи. И если уж Элисон Хадсон все время твердила мне о самоубийстве, то почему не сегодня? Чем, собственно, этот вечер отличается от всех других?
Но судьба, очевидно решив, что мрачный людоед Дако Бриззел еще не отжил свой век, распорядилась иначе.
И тогда…
— Джен, принеси мне виски. — Дако откинул голову на спинку кресла и прикрыл глаза. — У меня чертовски пересохло в горле. Я молчал несколько лет, а вы, леди и джентльмены, заставили меня говорить так много, что у меня не осталось сил.
Джен тихо поднялась с дивана и направилась к бару.
— Хотите сказать, что все это правда? — покосился на него Габо. На этот раз в его голосе не было прежнего недоверия.
— Можете поверить мне, а можете вызвать полицию, — равнодушно бросил Дако.
Перл, сидевшая у Дако на коленях все то время, пока он рассказывал свою историю, подняла голову и с такой тоской на него посмотрела, что Джен стало не по себе.
— И вам ни капли ее не жаль? — раздался голос Кристин.
— Боитесь, что и вас никто не пожалеет? — спросил ее Дако, по-прежнему сидя с закрытыми глазами.
— Боюсь, наверное, — пожала плечами Кристин. — Пока меня еще никто не бросал. Я всегда уходила первой. Но вы не ответили на мой вопрос, мистер Бриззел. Пожалели ли вы свою жену, когда узнали, что ее не стало?
