— Это — мои товарищи! Вместе бежали из плена. Четверо нас… — быстро пояснил Чибисов и вкратце рассказал (вернее, прокричал), откуда взялась немецкая форма.
Испуганно косясь в сторону уставившегося на них пулемета, Брестский на всякий случай поднял вверх руки. Крутицын же был строг и сосредоточен.
— Карта есть? — деловито спросил он, поглаживая верхнюю губу.
Как оказалось, танкисты шли из-под Гродно, где в ходе тяжелейших боев была разбита их танковая дивизия.
— Двадцать второго подняли нас по тревоге, — рассказывал чумазый, представившийся старшиной Тарасовым, помимо которого в танке было еще трое членов экипажа. — Приказали выдвигаться в сторону Белостока. Немцев увидели только на следующий день. Механизированная пехота и артиллерия. Открыли по нам огонь из орудий. Точно стреляли, сволочи! Особенно досталось нашим «бэтушкам» — их буквально прошивали насквозь. А от нашего бегемота, представляете, снаряды отскакивали — не брали броню! Мы всю их артиллерию гусеницами расхреначили и на пехоту повернули, а те — в панику и деру. Мы — за ними. Почти полдня гнали! А потом… поступил приказ срочно отходить к Слониму. Там, говорят, сосредотачиваются основные силы. Легко сказать: от своих тылов и частей обеспечения оторвались, горючее на исходе. Пришлось из оставшихся «бэтушек» сливать, а их топить в ближайшем озере. К концу дня с горем пополам двинулись, да куда без поддержки?.. Ни самолетов прикрытия, ни пушкарей — одни, словно молодые бычки в поле без пастуха, — старшина вдруг замолчал, на миг смял ладонью лицо, а потом, глядя перед собой остановившимся взглядом, продолжил: — В общем, жгли нас немцы с воздуха как хотели. Не только бомбами, но еще какой-то горючей гадостью. Прямо на марше. Да какой там марш — неразбериха одна! Вся дорога войсками под завязку была набита. Тылы с передовыми частями перемешались. И никуда не денешься. С одного бока — река, с другого — крутые холмы. Столько техники сгоревший и просто брошенной скопилось, мама родная!.. Буду жив — век не забуду! Сколько ж людей, добра народного загубили, сволочи… В некоторых местах просто проехать невозможно. Капкан, одним словом… Нам — спасибо броне — удалось к лесу прорваться. Может, еще кто-то вырвался, не знаю. Да и у нас горючего уже на четверть бака. Если в Слониме не заправимся — встанем и мы…
«Переправа, переправа, берег левый, берег правый…» — напишет потом Александр Твардовский. И не про эту, про другую — зимнюю. Про кромку льда напишет, про талую обжигающую воду. Сколько таких переправ суждено будет повидать солдатской огрубелой душе. А тогда, в конце июня 1941 года все было впервые, и поэтому безжалостней, и страшнее…
