Реквием по червю | страница 3
Для нас с Ильей, людей без ружья, хорошая жизнь ассоциировалась с книгами.
У местного грамотея кузнеца дяди Харитона я выкопал «Историю элементарной математики», написанную Кеджори, и книжку, автор которой остался мне неизвестен, поскольку обложка и титул были давно утрачены. Впрочем, название я помню. «Как постепенно дошли люди до настоящей математики». Не знаю, где добыл дядя Харитон эти бесполезные для него книги, но если говорить о некоей причинности, то именно они в немалой степени вывели меня в будущем на проблему МВ.
А Илья обожал Брема.
И оба мы отдавали должное ружью Эдика.
Шестнадцатый калибр — не шутка. В ствол входили три наших тощих, сложенных щепотью, перста, вот какой ствол. Один выстрел — и птиц хватало на целый обед! Тем более, что стрелять Эдик умел. Но умел и характер показывать.
Вот, скажем, появилась у Ильи новая кепка.
Конечно, это интересовало щербатого Эдика. Он не терпел чужих вещей, тем более новых. Презрительно кривя губы, он посоветовал Илье вывозить кепку в грязи. Новая вещь, пояснил он, здорово сковывает человека. Если, скажем, он или я провалимся в трясину, новая кепка Ильи может нас погубить. Ведь прежде, чем броситься нам на помощь, Илья запаникует, начнет срывать с головы новую кепку, вешать ее на сучок дерева, а значит, потеряет драгоценные секунды. «Слышь, Илюха, — презрительно добавил Эдик, играя латунной гильзой. — Давай на спор. Ты бросаешь свою кепку в воздух, а я стреляю. Если попаду, ничего с твоей кепкой не сделается — дробь у меня мелкая. А вот если промажу, вся сегодняшняя добыча ваша».
Предложение выглядело заманчиво.
По знаку Эдика Илья запустил кепку как можно выше.
Планируя и крутясь, она пошла к земле и тогда Эдик выстрелил. К ногам Ильи упал козырек, украшенный по ободку лохмотьями. «Кучно бьет», — сказал я, стараясь не смотреть на Илью. А Эдик сплюнул: «Не дрейфь! Замажешь дырку чернилами».
Спрятав в карман то, что осталось от новой кепки, Илья молча зашагал к болоту. Он изо всех сил хотел показать, что спор был честный и никакой обиды он в сердце не затаил. Но кажется мне почему-то, что именно в тот день Илья впервые осознал, какую страшную опасность несет обшарпанное ружье Эдика для всего живого. «Я отказываюсь от охоты, — в тот же день заявил он. — Отказываюсь раз и навсегда». —
«Да почему?» — удивился я. — «Да потому, что скоро мы съедим всех наших куличков». — «Тоже мне! — фыркнул Эдик. — Этих куличков, как мошкары». — «Бизонов в Северной Америке было еще больше, — отрезал будущий писатель. — И мамонты паслись в Сибири на каждом лугу. Где они теперь?» — «Это я, что ли, перестрелял их?» — «Вот именно!»