Сам Николай Александрович Мюрев с супругою Анной Егоровной присутствовали на панихиде в полном трауре.
После панихиды госпожа Мюрева переоделась, причем сняла с себя брошь и другие драгоценности.
По словам самой Мюревой, на ней в этот день было надето драгоценностей на шестьдесят восемь тысяч рублей, из которых одна брошь стоила сорок тысяч.
Эта брошь — очень старинная вещь и представляет из себя звезду, в центре которой находится бриллиант черной воды, ценою в тридцать тысяч рублей.
Выйдя, переодевшись, к гостям, госпожа Мюрева вспомнила, что не заперла вещи, и сию же минуту возвратилась в спальню, но… о, ужас!
Вещей не оказалось.
Госпожа Мюрева переодевалась одна, без прислуги и после того, как вышла из спальни, никто не входил в эту комнату. Да никто и не мог войти туда незамеченным, так как в спальной комнате всего одна дверь.
Она ведет в будуар, который имеет в свою очередь две двери: одну в коридор, а другую в столовую.
Дверь в коридор была заперта на ключ, а через другую дверь никто не мог бы проникнуть в спальню незамеченным или самой хозяйкой, или кем-нибудь из гостей.
Заметив исчезновение драгоценностей, хозяйка подняла тревогу.
Поднялся страшный переполох, была вызвана полиция.
Госпожа Мюрева заявила, что из столовой никто не мог войти в спальню незамеченным и поэтому никто из гостей обвинен быть не может.
На этом основании была арестована ее домашняя прислуга.
Обед расстроился и гости разъехались.
У всех служащих в квартире Мюревых произведен был самый тщательный обыск.
Но… вещей нигде не оказалось.
Особенно интересным это происшествие делает то, что Мюревы пригласили для розысков знаменитого сыщика Ната Пинкертона, бывшего в этот день проездом в Москве.
Знаменитый сыщик изъявил свое согласие работать по этому делу и с чисто американским рвением взялся за него.
Нет сомнения, что вор скоро будет разыскан.
Сотрудник нашей газеты уже познакомился с мистером Натом Пинкертоном, и он обещал нам давать сведения о ходе дела.
Поэтому все сведения относительно этого необыкновенно дерзкого грабежа будут помещаться у нас в самом полном виде».
Прочитав заметку, я возвратил газету Холмсу.
— Ну, что? — спросил он у меня.
— Крайне любопытное дело! — ответил я.
— Ничего не могу сказать относительно этого.
Шерлок Холмс посмотрел на меня с улыбкой.
— Ведь вы знаете, дорогой Ватсон, что я страшно люблю спорт, — проговорил он.
