Такие уединенные местечки встречаются на шумном море; и на суше можно забрести иногда в деревушку, куда не проникли заботы, нужда и раздумье людей, и само время как будто о ней позабыло. Жизнь несчетных поколений прошла мимо них, и бесчисленные морские птицы, собираясь на отдых со всех точек горизонта к этим скалистым островам, растягивались в своем полете длинными темными знаменами по сияющему небу. Трепещущее облако птичьих крыл взмывало и застывало над вершинами скал, над скалами тонкими, как шпили, и скалами коренастыми, как башни Мартелло[5], над пирамидальными грудами, похожими на руины, над рядом голых глыб, напоминающих разрушенную каменную стену, опаленную молнией, а в каждой расщелине между камнями сверкала сонная светлая вода. Несмолкающие и резкие крики птиц звучали в воздухе.
Этот шум встречал «Софалу», шедшую от Бату-Беру; в тихие вечера летел ей навстречу жестокий и дикий крик, смягченный расстоянием, — крик морских птиц, которые опускаются к концу дня на отдых и сражаются за пристанище. Никто на борту «Софалы» не обращал на него внимания: то был голос, приветствовавший судно, которое не погрешило на своем пути и, не останавливаясь, покрыло расстояние в сто миль. Судно совершило свой путь… и один за другим, пунктуально, показывались островки, вершины скал, холмы. И облако птиц трепетало над скалами, беспокойное облако, испускавшее пронзительные и резкие крики, — знакомые звуки, оживлявшие разбросанные внизу островки, широкое море и высокое чистое небо.
Но если «Софала» приближалась к суше после захода солнца, все было тихо под мантией ночи. Все было неподвижно, немо, едва видимо… только созвездия, низко сверкавшие над горизонтом, то появлялись, то заслонялись неясными массами островов, подлинные очертания которых таяли на темном фоне неба; а три огня судна, — похожие на три звезды — красную, зеленую и белую, — эти три огня, словно три блуждающие по земле звезды, неуклонно, стремились к проливу в южном конце группы. Иногда глаза человека следили, как они приближались в темном пространстве, — глаза нагого рыбака, плывущего над рифом в своем каноэ. Он размышлял сонливо:
«Ха! Это то огненное судно, что раз в месяц приходит и уходит из бухты Пангу».
Больше он ничего о нем не знал. Как только ему удавалось расслышать на расстоянии полутора миль слабый шум винта, разбивающего тихую воду, «Софала» меняла курс, и тройной луч огней поворачивался и исчезал.
Несколько жалких полунагих семейств — племя изгнанников, тощих, с длинными волосами и безумными глазами, — влачило существование на этих одиноких, пустынных островках, которые лежали, словно покинутое укрепление, у врат бухты. В расщелинах скал утлые и уродливые каноэ, выдолбленные из древесного ствола, покоились на воде, более прозрачной, чем кристалл; дно их казалось волнистым, когда гребок
