Теперь в ее голосе уже не было слез; это развязало Самсону руки. Молча, он без напряжения ткнул ее ладонью в лицо; она отлетела на десять шагов и упала между маслинами, а он пошел догонять своих.
— Что это за племя — аввейцы? — спросил он, снова поравнявшись с отцом. — В нашем краю их не видно. Скверные твари, я думаю?
Маной заерзал на осле и медленно сказал:
— Я их тоже мало знаю: живут они на побережье. Но… почему скверные? Самсон пожал плечами: лень было объяснять.
— Был у меня, — продолжал Маной, снова ерзая, — был у меня когда-то раб из аввейцев. Давно… еще до твоего рождения. — Хороший был слуга.
В тоне его Самсону почудилось что-то особенное, как будто Маной немного взволнован. Он поднял глаза на отца и увидел, что тот, по привычке, рассеянно трет пальцами шрам у себя на лбу.
— Отец, — спросил Самсон, — что это за шрам, и откуда он у тебя?
Маной перестал ерзать, опустил пальцы и долго глядел в землю; потом сказал нерешительно и очень тихо:
— Это… меня ранил когда-то один человек. Самсон взглянул с любопытством:
— Ты мне никогда не рассказывал. Как это было? Когда? Отец опять помолчал и отозвался уклончиво:
— Давно… еще до твоего рождения.
Самсон остановился.
— Тоже до моего рождения? — переспросил он, и вдруг охватило его подозрительное негодование при новой мысли:
— Не раб ли тот, аввеец, поднял руку на тебя?
— Нет, нет, — торопливо сказал отец, — о, нет. Напротив, — он защитил меня. Он… Мы вместе…
Маной совсем смешался, отмахнулся от чего-то рукой и договорил:
— Он был верный слуга, тот аввеец. Самсон внимательно слушал.
— Где он? умер?
— Я… отпустил его на волю, — пробормотал отец.
— А кто это напал на вас?
Маной не ответил.
Самсон усмехнулся и указал на Ацлельпони, которая трусила на осле далеко впереди и что-то горячо толковала Махбонаю:
— Я расспрошу ее, — сказал он, — женщина расскажет.
Маной вдруг повернулся к сыну и проговорил резко, не запинаясь, почти повелительно:
— Никогда не говори с матерью ни об этом деле, ни о том рабе, и меня не расспрашивай.
Самсон смотрел на него с удивлением; отец, смущенный непривычной своей вспышкой, опять потупился и, почти про себя, прибавил:
— У каждого человека есть своя перегородка; не надо за нее заглядывать.
Самсон кивнул головою, и больше они не говорили.
Уже в виду Тимнаты они остановились, чтобы смыть пот с лица и отряхнуть от пыли одежды; шакалы выстроились квадратом, пятеро в каждом ряду. Из Тимнаты навстречу им выехала группа всадников: впереди несколько человек на лошадях, остальные на мулах и осликах. Разноцветные перья на шапках, золотые украшения на платьях и уздечках сверкали издалека; даниты, в сравнении с этим блеском, казались серо-желтою частью серожелтой ханаанской равнины.
