Падающий на лазурит столп света сильнее осветил центр пещеры, а темнота за границей света стала еще гуще. Из темноты кто-то вышел.
— Ты недостоин того, чтобы быть здесь. Ты недостоин ее милости. И того, что она тебе предлагает.
«Лейтенант Богдашкин», — догадался Леварт. Погибший лейтенант Богдашкин. В порванном и грязном мундире. С окровавленным и побитым лицом, со стертой местами до живого мяса кожей.
— Ты присвоил принадлежащее мне место. Принадлежащие мне дары и привилегии. Ты пришел сюда красть. Ты вор, прапорщик.
— Это она выбрала, — сказал Валун, сержант Валентин Трофимович Харитонов. В забрызганной соляркой и кровью песчанке. Он появился из темноты, но его лицо по-прежнему оставалось невидимым, скрытым во мраке. — Это она выбрала, — повторил он. — Это он избранный. Он удостоен милости выбора…
«Это не Валун, — Леварт вполне осознанно констатировал очевидный факт. — Валун мертв. Погиб в горящем бэтээре в ущелье под Мохаммад Агой. А то, что я вижу, — это фантом. Видение. Эйдолон».[145] — Ты ведь не отвергнешь милость, Паша? Не будешь безрассудным? Не побрезгуешь тем, что она хочет дать тебе? Великие, действительно великие дела совершите вы вместе, ты и она. Великие и прекрасные.
Лейтенант Богдашкин приблизился, двигаясь неуклюже и с трудом. Леварт заметил, что с правого предплечья, искривленного под неестественным углом, торчит обломок кости.
— Она говорила мне: «Будь верен», — сказал лейтенант Богдашкин. — «Будь верен до самой смерти, и я дам тебе венец жизни». Она обещала мне вечность. Я готов был быть ее слугой, ее рабом, был готов посвятить ей все. И я посвятил. И я заслужил ее во стократ больше, чем ты. И все же она выбрала тебя. Но будешь ли ты достойным? Дорос ли ты до такой чести? Я чувствую твое сомнение. Сомневайся, и моя судьба станет твоей. Ты упадешь, как я. Упадешь свысока. На самое дно бездонной пропасти.
— Он не сомневается, — сказал Валун, лицо которого по-прежнему оставалось в тени. — Он воин. Его выбрали, и он примет правильное решение. Ибо он знает и понимает, что возвращаться некуда. Нет мира для воина, его война не заканчивается никогда. Мир — это мираж. Те, кто говорит о мире после войны, врут и обманывают. Есть только война, вечная война. И нет ничего, кроме нее.
Змея на лазуритовом катафалке вращалась все быстрее и быстрее, взгляд не успевал за ее движениями.
— Он не примет решения, — говорит, появляясь из тени, профессор Викентий Абрамович Шилкин. На нем белый фартук и ленинский галстук в горошек. — Он не в состоянии принимать решения. Да, да, Пашенька, не стоит обматываться. Ты болен, и тебе следует лечиться. То, чем ты болен, — это классическая военная травма, вызванная стрессовыми ситуациями, психотическими происшествиями, в равной степени и пережитыми и воображаемыми… Хрестоматийный синдром посттравматического стресса… Одним словом, нервное истощение. Расстройство механизмов адаптации. Галлюцинации, паническое расстройство, паническая атака, невроз навязчивых состояний… Все это еще усугубляет нездоровый образ жизни… Наркотики — это плохо и вредно, Пашенька, неужели ты не знал? Они ведут к психозам, к антиобщественному образу жизни, к интроверсии… В капитализме, понятное дело, отсутствие перспектив и невозможность существования в гниющем строе вынуждают людей прибегать к одурманивающим средствам… Но в социалистическом обществе… Нет, нет, не перебивай. У тебя депрессивный бред, я даже подозреваю синдром Котара.
