— Что-то случилось?
— Бунт, — сухо пояснил Теодор. — Может, даже восстание, большого масштаба. В Согдиане. Сатрап Спитамен, тот самый, который недавно выдал нам Бесса, убийцу царя Дария. И вот тебе на, сейчас этот Спитамен взбунтовался, поднял против нас согдийцев, дахийцев и парнов, племена из Азии и Бактрии. Артакоана в огне, Мараканде[122] грозит осада. Имеются признаки, что восстание может объять всю Маргиану и Арию. В общем, плохо.
— Что значит — плохо? — Герпандер дал волю своему изумлению. — А царь? А командиры? Пердикка,[123] Кассандр, Птолемей? А царская Агема?[124] Этерия? Гипасписты?[125] Вся армия Яксарта? Чтобы какой-то там Спитамен…
— Царь, — остановил его иларх, — сейчас находится в Александрии Крайней.[126] Он пошел на мятежников, но по его тылам ударили саки,[127] поддерживающие Спитамена. Дахийцы прут на Бактрию, их пытаются остановить Кен и Артабаз.[128] Мы получили приказ выступать и обеспечить им тылы. Потому что не исключено, что к восстанию присоединятся племена по ту сторону гор, из Паропамисад. Мы, продрома,[129] наша ила, пойдем в авангарде. В полдень мы уже должны быть в Александрии Кавказской.
«Золотая змея, — подумал Герпандер. — Паирика. Та, которая манит. Легенда? Флиарос, вымысел и полнейший бред! Испорченность войной, кровью и смертью? Еще чего! Я не испорчен и не изменен. Когда война закончится, я сброшу ее с себя, как поношенный хитон. И забуду про все, что видел и что делал. Забуду навсегда. Я смогу. Наверняка».
— Эй, Герпандер, ты меня слушаешь?
— Извини, иларх. Я задумался.
— Этот Спитамен, — Теодор заскрипел зубами и сжал кулаки. — Изо всего этого я делаю один вывод: никогда не оставляй азиата недобитым. В часть, тетрарх.
— Есть.
* * *
Змея ползла, зигзагообразно извиваясь. Леварт поспешал за ней.
Глубокий мрак, царящий на входе в пещеру, сменился светом. Свод был покрыт мозаикой щелей и отверстий, сквозь которые внутрь пробивались лучи, большие, будто излучаемые рефлекторами столпы света. В свете Леварт увидел, по чему он ступает. И ахнул.
Земля в пещере была покрыта слоем золота и серебра.
Монеты переполняли сундуки и шкатулки, украшенные шестнадцатиконечным солнцем Македонии, высыпались из разбитых амфор.
Ими были набиты мешки, полотно которых давно истлело, а освободившийся драгоценный металл засыпал пещеру, как песок пустыни.
Леварт видел, хоть может и не узнавал, золотые дарейки царя Дария, валюту Ахеменидов. Серебряные афинские тетрадрахмы с Афиной на аверсе и ее совой
