Здравствуй, моя Мурка, здравствуй дорогая,
Здравствуй, моя Мурка, и прощай.
Ты зашухерила всю нашу малину,
И теперь маслину получай!
[25]Перед дуканом, заставленным бутылями соков и мешочками сушеных фруктов, сидел худой и высохший, как жертва чумы, старичок в грязной чалме. В руке, почти как у скелета, он держал тасбих, мусульманские четки. Глядя впереди себя мертвым взглядом, он как-то смешно раскачивался, аритмично, словно сотрясаемый неровным тактом Аллы Пугачевой, напористой синкопой «Аббы» и «Бони М», охрипшим баритоном Высоцкого и певуче-трогательной ноткой бандитской «Мурки». Старик качал седой бородой и причмокивал губами, непрерывно что-то повторяя, какие-то слова. Может, жалобы. Может, молитвы. Может, проклятия.
Леварт прибавил ходу. Оставляя позади себя Лабиринт. Неся с собой его часть. Его пятно.
Чуть помедленнее, кони, чуть помедленнее!
Умоляю вас вскачь не лететь!
Но что-то кони мне попались привередливые!
Коль дожить не успел, так хотя бы — допеть!
Я коней напою, я куплет допою,
Хоть немного еще постою на краю…
[26]Небо было темно-синего цвета.
* * *
— Добрый вечер, Таня… То есть, Татьяна Николаевна… Извините… Я… Хотел бы… Потому что завтра…
Глаза Тани, сестры Татьяны Николаевны, смягчились. Так красиво, как могут смягчаться только глаза Татьян. Медсестричек Татьян, упоительно пахнущих эфиром и йодоформом, белокрылых ангелов афганских медсанбатов.
— Таня… Я…
— Ничего не говори, парень. Пойдем.
* * *
Пополнение насчитывало шесть человек, не считая командовавшего младшего сержанта. Пополнение, не считая сержанта, явно появилось на свет в годах 1963—1965-х и, наверное, поэтому выглядело, как дети. Дети, одетые в новенькие, пахнущие складом хэбэ и панамы, дети, которым взрослого и боевого вида никак не хотели добавить ни акаэмы на ремне, ни забитые магазинами холщовые патронташи, которые на солдатском жаргоне назывались лифчиками, то есть бюстгальтерами.
— Равняйсь! — скомандовал младший сержант, определенно старше своих подчиненных. — Смирно! Товарищ прапорщик…
— Отставить, вольно, — не по-уставному махнул рукой Леварт. — А вы… Я вас, кажется, знаю.
— А как же, — подтвердил с улыбкой вовсе не такой уж молодой младший сержант. — Ты же Павел Леварт. Мы познакомились в Ашхабаде, в учебке. Не помнишь? Станиславский Олег Евгеньевич…
— В Ашхабаде, понятно, — Леварт не слишком удачно скрыл смущение. — Называли тебя… Менделеев?
— Ломоносов, — поправил Олег Евгеньевич Станиславский с прежней улыбкой. — Это потому, что я закончил МГУ. Был научным сотрудником в Институте ботаники. Какое-то время. До того времени, когда…
