Штурман не спускает глаз с секундомера.
— Форштевень прошел скалу. До поворота тридцать секунд… Двадцать… Десять… Курс девяносто два градуса. Прошли скалу…
В отсеке прошелестел вздох облегчения.
Иваныч из своей рубки голосом, звенящим от волнения, докладывает:
— Дистанция двести метров… Двести пятьдесят… Триста метров…
— Слушать в отсеках!
И тут же отозвались голоса из отсеков:
— В первом замечаний нет…
— В седьмом замечаний нет…
— В шестом замечаний нет…
И вновь глухая тишина.
— До поворота сорок секунд… Тридцать секунд… Двадцать секунд…
И, словно оглушительный гром, тихий, вполголоса, доклад:
— Пожар в четвертом отсеке.
Тишина вдребезги разлетелась от яростного колокольного звона: «Пожарная тревога!»
— Этого еще не хватало, хол-лера тебе в бок! Егоров, в четвертый!
Но Егоров упредил старпома и уже был в четвертом отсеке.
— На румбе девяносто градусов… — как ни в чем не бывало доложил рулевой и смахнул пот со лба. Теперь ему будет полегче — легли на выход из пролива, скала позади. А пожар в четвертом — не его дело, разберутся, кому надо. У каждого свои заботы, свои обязанности.
И все же что там, в четвертом? Ни докладов оттуда, ни просьб о помощи, ни шума… Открылась круглая переборочная дверь, и в ней показался Егоров.
— Ну?! Что там?! — Все впились в него взглядами.
— Отбой тревоге. Пожара не было. — И разъяснил, что в уголке старшинской кают-компании подтекала потихоньку магистраль гидравлики, масло покапывало и попадало на электрическую грелку. Коку стало холодно, он решил включить ее, и из грелки повалил дым. Вот и все.
— Болван чертов! — зло буркнул штурман. — Мало того что голодом морит, так еще и заикой чуть не сделал.
— Это ты брось, — не согласился с ним Егоров. — Козлов поступил правильно. В этом деле лучше перебдеть, чем недобдеть.
— Ну, конечно, вечная поправка «на дурака».
— Штурман, — осек Хохлова Березин, — не отвлекайтесь от дела.
— Есть, товарищ капитан третьего ранга. — Хохлов обиделся. — Этим курсом нам идти еще тридцать четыре минуты и… одиннадцать секунд. — Одиннадцать секунд — это, конечно, мелочь, но Хохлов хотел подчеркнуть, что он, штурман, знает свое ремесло, и незачем его тыкать носом.
— Добро, штурман. — Голос Березина был наполнен радостью. Ни к кому конкретно не обращаясь, он громко сказал: — Ну, славяне, спасибо вам, спасибо нам, пролив одолели. И плотников, между прочим, тоже. Пусть теперь поищут ветра в поле! — Он плюхнулся на разножку, вольготно развалился в ней, положил ногу на ногу и умудрился так завить их одну вокруг другой, что казалось, будто это и не ноги у него вовсе, а резиновые шланги.
