А в 11 я шёл в редакцию.
Шёл, потому что ни один извозчик не хотел меня везти.
Должен ли я описывать это путешествие по улицам города, когда оно уже описано Флобером в его романе «Саламбо». Прочтите эти необыкновенные страницы о том, как раб шёл по улицам Карфагена, побиваемый камнями.
Извозчики при моём приближении настёгивали лошадей, конки перепрягали своих кляч и ехали назад, испуганно трубя. Прохожие с визгом кидались в окна, разбивая стёкла. Какая-то женщина от испуга на тротуаре разрешилась мёртвым младенцем. А дети падали на колени и кричали:
— Дяденька, не бейте!
Довольно.
— Я прекращаю сотрудничество! — сказал я голосом настолько твёрдым, насколько мог.
Если бы гром прогремел в его собственном кармане, г. редактор был бы изумлён менее.
— Как?! В то время, как вы имеете такой небывалый успех, какого у нас не имел ещё никто? Когда вы стали самым модным журналистом? Когда о вас только и говорит весь город?
— Пусть чёрт возьмёт и город, и моду, и славу, и ваши газеты! Баста! Довольно! Мне очень нравится ваша система такой горячей борьбы, но, — чёрт возьми, — я к этому не приспособлен. Я приехал сюда для здоровья, а облысел в одну ночь.
Когда я таким же порядком, среди воплей, стонов, слёз, рыданий и криков отчаяния бегущей от меня толпы, вернулся домой, я не застал ни жены ни детей.
Вместо них была только записка:
«Я покидаю тебя, потому что не могу жить с сумасшедшим убийцей. Я делаю это ради наших детей. Дети сумасшедшего! Их я помещу в сумасшедший дом, а сама уйду в монастырь».
Два дня мне потребовалось, чтоб прошли те шишки, которых я себе наделал, колотясь головой об стены и об пол.
И в течение этих двух дней я имел удовольствие читать, как все газеты в один голос извещали публику, что:
Единственный талантливый журналист, украшавший страницы «Тромбона», г. такой-то, вышел из состава этой бездарной редакции".
И выражали уверенность, что:
«Теперь „Тромбон“, разумеется, покончит своё существование».
На что редактор «Тромбона», очевидно, чтоб выйти из неловкого положения, отвечал, что г. такой-то вовсе не думал «выходить» из состава редакции, а что, напротив, редакция выгнала его «за неспособность, малограмотность, ложь, пасквилянтство и предосудительные поступки».
«Так что с уходом такого сотрудника редакция „Тромбона“ не только ничего не теряет, но ещё и много выигрывает».
Я уж не возражал.
Нужно ли рассказывать конец?
Когда я вернулся на север, меня вышвырнули из всех редакций, в которые я обращался:
