Но для товарища министра что-то уж очень «просто». Товарищи министров, ведь это не товарищи журналистов. Как будто так и не пишут.
Должно быть, «так Ковалевский», какой-нибудь Ковалевский, однофамилец.
Я спросил у приятеля, знакомого с В. И. Ковалевским:
— Чей это почерк?
— Как чей? Владимира Ивановича Ковалевского, товарища министра финансов.
Полковник Н. не хотел верить.
— Как? Сам товарищ министра… Меня, которого отовсюду выгнали… сам товарищ министра…
Я дал ему рекомендательное письмо:
«Глубокоуважаемый Владимир Иванович! От всей души благодарю вас за добрую отзывчивость к моей статье. Не решаюсь заехать поблагодарить вас лично, боясь отнять у вас время. Позвольте представить вам полковника Н., о котором я писал».
На следующий день полковник Н. влетел в мой кабинет. Сначала обнял меня, потом упал в кресло и зарыдал.
— Боже мой… Я человек…
— Что с вами, полковник?.. Что вы плачете? Что он с вами сделал?
У полковника понять что-нибудь было трудно:
— Я человек… Какой он человек… Я человек… Он человек…
И, немножко успокоившись, он рассказал связнее:
— Если б вы знали, как он меня принял… Меня… Куда ни обращусь, — «ничего не можем сделать. Вы за подлог?..» Как внимательно выслушал, с каким участием расспрашивал… Теперь я спасён… Теперь мы не умрём с голода.
Через три дня бравый полковник состоял уже на службе на Путиловском заводе. Ему дана была должность, требовавшая от исполнителя честности, прежде всего честности, главным образом честности.
Я сам был растроган.
Чем журналист может выразить свою глубокую, сердечную признательность?
Если у него есть книга, — он посылает свою книгу с соответствующею надписью. Книга, это — визитная карточка его души.
Через несколько дней, когда я после работы выходил от себя, швейцар сказал мне:
— Тут у вас были несколько человек. Я, как вы приказали, никого не пустил: «заняты».
Среди карточек была: Владимир Иванович Ковалевский.
— И этому господину сказал, что занят?
— Так точно. «Заняты, не приказано принимать».
Ну, уж министром-то выходил я! Я был сконфужен и на следующее утро, в половине десятого, летел к В. И. Ковалевскому.
— Их высокопревосходительство никого не приказали принимать! — величественно объявил мне министерский курьер. — Их высокопревосходительство сейчас едут на похороны князя Имеретинского.
— В таком случае передайте карточку.
Едва успел я выйти из подъезда, как меня догнал запыхавшийся курьер:
— Их высокопревосходительство вас просят к себе!
