Но тут и девушки заметили председателя. Смущенно, испуганно охнув, они пустились наутек.
— Чего это они? — удивился Трубников. Но, подойдя к стенду, он краснеет от гнева.
Через весь рисунок, который он частично загораживает своей фигурой, тянется другая надпись: «Когда рак свистнет… твою мать».
— А каждую стеночку еще в особь изукрасили, похлеще иного забора, сокрушенно говорит Игнат Захарыч.
— Да, выражено недвусмысленно…
Трубников приходит домой, где застает Надежду Петровну.
— Знаешь, как стенд испохабили?.. — начинает он. Надежда Петровна прикладывает палец к губам и кивает на закуток.
— Плачет? — шепотом спрашивает Трубников.
— Не знаю…
Трубников проходит в закуток. Мальчик лежит плашмя на койке.
— Ну, Борис, это не по-солдатски…
Борька поднял измятое подушкой сухое, бледное лицо.
— Чего вам, дядя Егор?
— Прости, мне показалось, что ты того…
— Нет… Я просто думаю.
— О чем?
— Почему люди такие злые? Ведь это же хорошо, что мы с вами придумали? И нарисовано хорошо, правда?
— Хорошо, да только не ко времени. Поторопились мы…
— Почему?
— Дай голодному вместо хлеба букет цветов, он, пожалуй, тебя этим букетом по роже смажет… Еще дыры не залатаны, раны не залечены, а мы уже вон куда махнули. И у людей недоверие, злость — может, мы просто брехуны, обманщики… А люди не злые, не надо о них так думать.
Входит Надежда Петровна, ставит на столик крынку с молоком.
— Попей холодненького, — говорит она сыну, затем Трубникову: — Ты хоть сыми завтра эту срамотищу.
— Что? Да ни в жизнь! Если на такие плевки утираться, вся дисциплина к черту пойдет.
— И кто же это сработал? — вздохнула Надежда Петровна.
— Разве важно кто? Важно, что все это молча одобрили…
* * *
Возле конторы собрались колхозники. Теперь видно, как за минувшие месяцы вырос людской состав колхоза. На бревнах и просто на земле удобно расположилось несколько десятков мужиков, баб, парней и девушек Отдельной группой держатся старики: Игнат Захарыч с женой, Самохины, скотница Прасковья. Кучно разместились недавно вернувшиеся в колхоз плотники. Их сразу заметно по городской одежде, легкой отчужденности и по любовно-преданным взглядам, какие бросают на них жены.
Трубников стоит перед собравшимися, за его спиной картина светлого коньковского будущего со всеми комментариями.
— …Не за свое дело взялись, братцы, — говорит Трубников. — Вы что, думали меня удивить? Меня, который обкладывал целые батальоны? Я матом вышибал из людей страх и гнал под кинжальный огонь на гибель и победу! А ну, бабы, закрой слух! — гаркнул он.
