— Сколько их у вас? — спрашивает Трубников, присаживаясь на лавку.
— Шестеро, — отзывается Доня, — в зыбке близнята.
— Живем тесно! — балагурским голосом заговорил Семен. — В темноте все друг на друга натыкаемся… А ты обзавелся наконец?
— Провоевал я свое потомство… Мы с женой за все время, может, и года вместе не были.
— А все ж хватит, чтоб пацана родить, — замечает Доня, собирая на стол.
— А я и на дочку был согласен, только жена боялась остаться вдовой с ребенком на руках. Не вышло — и все!
Доня зачем-то отправилась в сени. И вдруг, остро глянув на брата, Егор спрашивает шепотом:
— Все свои? Фрицевых подарков нету?
— Один, — так же шепотом, нисколько не удивленный вопросом, отвечает Семен. — Петька.
Брезгливая жалость на лице Егора Трубникова Неловкое молчание.
— А что мне было — на пулю лезть? — сумрачно оправдывается Семен. Зато дом сохранил, семью сохранил…
— Даже с прибавком! — зло бросает Егор.
С миской соленых огурцов и квашеной капусты входит Доня. Подозрительно поглядела на шептавшихся мужчин, подвинула Егору хлеб и сало.
— Привозной? — спрашивает Егор, беря сыроватый, тяжелый хлеб.
— Факт, не колхозный! — с вызовом говорит Доня.
— А что так?
— Колхоз тут такой: что посеешь — назад не возьмешь.
— Одно прозвание — колхоз, — бормочет Семен, роясь в стенном шкапчике.
— Это почему же?
— Председателя силового район прислал, — весело говорит Доня, — из инвалидов войны, вроде вас, только без ноги. Так он два дела знал: водку дуть да кровя улучшать.
— Это как понять?
Семен ставит на стол бутылку мутного сырца и граненые стопки. Разливает спирт по стопкам. Жена следит за его движениями.
— Дамочек больно уважал. Я, говорит, хороших кровей и должен вам породу улучшить…
— Ну, со свиданьицем, братуша!
— Не пью.
— Брезгуете с братом выпить? — язвит Доня. Помедлив, Трубников холодно объяснил:
— Меня мой комиссар от этого отучил, ненавижу, говорил, храбрость взаймы, воевать надо с душой, а не с винным духом. Я и зарекся.
— Мы не воюем, — говорит Семен, — а храбрость нам и взаймы сгодится. Цокнув стопкой но стопке Дони, он опрокинул водку в рот и, зажмурившись, стал тыкать наугад вилкой в ускользающие огурцы.
Доня тоже выпила в два глотка и, услышав плач, прошла в детский угол поправить сползавшее с дочери одеяло.
— Скажи, Семен, только честно: ты при немцах подличал?
— Ладно тебе, — печально и серьезно говорит Семен. — Меня уже таскали-перетаскали по этому делу. Ни с полицаями, ни с какой сволочью я не водился. А партизанов насчет карательного отряда предупредил. Где надо, о том знают.
