— Маш! Клянись, что никому не скажешь!
— Чтоб мне дохлую кошку съесть! — торжественно пообещала Маша, подняв кулак вверх.
— Во, набралась где-то! — возмутилась Аня.
— Ты мне сама про Тома Сойера читала. У тебя секретный секрет?
— Еще хуже. Секретная тайна.
— О-о-о… — восхищенно протянула Маша.
Аня безрезультатно порылась в портфеле и, перевернув его, потрясла. На ковре образовалась горка из учебников, обернутых калькой, тетрадей с загнутыми уголками, начатой коробки пластилина, громыхающего пенала, обрезков цветной бумаги, карандашно-разноцветного дождя и почти целого яблока. Последним свалился Кассиль. «Кондуит и Швамбрания».
— Да где же он? А, вот. Слушай: «Я клянусь до конца десятого класса не дружить с Белкиным!»
— А-а-а… — пропела потрясенная Маша.
— Вот именно, — злорадно сказала Аня и продолжила: — План. Первое: доводить. Второе: облить водой. Третье: бить.
— Сильно? — испугалась Маша.
— Нет, немножко, — подумав, ответила Аня.
— А за что его бить и обливать?
— За то, что он дурак. И бросался огурцами. Мы на труде резали. Кружочками. У меня самые ровные! — похвасталась Аня. — Между прочим, мальчишки из второго «Б» слопали как миленькие. И спасибо своим девочкам сказали. А наши все дураки. Белкин — хуже всех! И чего бросаться было?
— Огурцы пахнут корюшкой… — задумчиво сказала Маша.
— Это корюшка пахнет огурцами! Все наоборот, — не согласилась Аня. — Еще и швыряются всякие!
— А Белкин какой?
— Урод! Утконос. Нос как у утки, в конопушках. И волосы во все стороны торчат, как пакля. И лапы синие, он их в краски тыкал. Точно утконос! А еще на меня сказал, что я уродина…
Маша пробежала легкими пальцами по Аниному лицу и убежденно сказала:
— Нет, ты не уродина. Очень красивая. Мягкая. Теплая. Блестящая.
— Люди не бывают блестящими.
— Бывают. Я знаю. Ты — блестее блестящего…
У Маши было здорово. Никто не ругался. И бабушка всегда дома, а мама — почти всегда. И суп горячий, его не надо наливать половником из большой кастрюли в ковшик, а потом караулить на плите, чтобы не убежал.
И вдруг все рухнуло. Семья Маши переезжала в другой город, в котором была школа-интернат для слепых. Услышав эту ужасную новость, Аня ворвалась домой и упала ничком на кровать. К вечеру пришли родители и, обнаружив зареванную дочь, вначале испугались, а потом, выяснив причину горя, рассердились. И без ее нытья хватало проблем. Наташа даже обиженно заметила, что если бы она, родная мать, умерла, Аня бы так сильно не убивалась.
