— Спать хочется, — сказала она.
Тут я достал из левого контейнера книжечку и бросил ее на мох перед Анкой.
— На-ка, почитай, поучи правила движения, а потом и поспать можешь!
Что началось! Анка вскочила и разодрала книжку в клочья, швырнула их в меня и закричала:
— Не командуй мною, идиот! Глуп ты еще для этого. Дурак, олух! Хам!
И она кинулась на меня с кулаками. Я крепко сдавил ее кисти. Она начала лягаться. Я прогнулся, чтобы она не могла меня достать, резко дернул ее к себе, повернул спиной и завел назад руки. Она визжала и выла.
— Ударь меня, ты, хамюга! Ну, бей!
— Не ударю, — спокойно сказал я. — Не ударю. Ты расшиблась, когда слетела с велосипеда. Если бы это был автомобиль, тебя бы уже не было в живых…
— Избей меня! — кричала она, и этот крик перешел в рыдание. — Избей, молю тебя!
Она кричала все тише, пока не умолкла совсем, и вырываться перестала; я отпустил ее, она упала на землю и заплакала дико, судорожно.
Я сел и стал ждать, когда это кончится, потому что ничего больше не мог сделать.
Наконец она успокоилась, полежала минутку неподвижно, потом подняла опухшее, красное, запорошенное мхом лицо и спросила:
— Почему ты меня не ударил?
— Потому. Я дал себе слово, что никогда в жизни не ударю ни одной женщины. Это не противник.
Она посмотрела на меня с иронией и презрительно скривилась.
— Ну, круглый дурак! Круглый, — повторила она подчеркнуто, вскочила и быстро пошла в лес.
Я подождал немного, и все это время во мне нарастало странное, неприятное чувство, будто я был принижен до невозможности или будто сам совершил величайшее свинство, после которого даже в зеркало нельзя посмотреться. Это ощущение было какое-то живучее, и сильное, и злобное, как кошка, оно прыгало в самом моем нутре, и я думал, что с ума стронусь. Я быстро схватил свой велосипед и пошел к тропинке, а велосипед Анки остался в кустах; я подумал, что какой-нибудь прохожий может забрать его, и крикнул:
— Я ухожу! Велосипед остается!
Даже эха не было, так что я крикнул еще раз:
— Твой велосипед остается!
И, прыгнув в седло, медленно поехал по рытвинам к шоссе.
Вдруг сквозь шелест ветвей до меня донесся ее крик:
— Стой! Подожди!
Я не остановился. Она ехала за мной, ехала быстро, потому что голос ее все приближался:
— Вернись! Любимый! Я не буду! Аист, вернись!
Я выскочил на шоссе и оглянулся на эту лесную дорогу. Анка выехала из-за поворота и увидела меня:
— Аист, вернись! Я люблю тебя, Аистенок!
Я резко нажал на педали и помчал по шоссе, оно как раз шло под гору, а за мной еще долго летел этот крик, пронзительный, словно ее убивали:
