Сейчас зима... Они проредили сосняк, чтобы иметь дрова, — ведь достать уголь для отопления невозможно.
Жильбер закрывает дверь Бастиды. И чувствует, как его охватывает накопившаяся за день усталость, как тяжелеют руки и ноги. Он медленно поднимается по лестнице, стараясь, чтобы не скрипели ступеньки. Франсина спит, укрывшись до самого подбородка одеялом. Волосы ее разметались по подушке, окружив голову золотым ореолом, длинные ресницы слегка дрожат и бросают голубую тень на щеки, губы приоткрыты в полуулыбке.
Жильбер вслушивается в дыхание Франсины, которое медленно и равномерно приподнимает одеяло. Потом чуть сдергивает его и любуется маленькой, округлой, твердой, как у подростка, грудью, которая ритмично вздымается и опускается. Жильбер колеблется, не решаясь разбудить жену, затем шепчет: «Франсина» — и, не обращая внимания на сонный протест, уступая желанию, возникшему скорее от отчаяния, чем от страсти, овладевает ею с яростью животного.
. . . . . . . . . . . .
Полночь. Где-то во Франции взрываются поезда с боеприпасами. Рушится мост под колонной немецких солдат, направляющихся на русский фронт. Взрываются динамит, самодельные бомбы, мины... Оккупанты арестовывают, пытают, сажают в тюрьмы, расстреливают, ссылают. Люди прячутся, уходят в подполье, играют жизнью, как в орел и решку. Страна залита кровью, все ее ресурсы истощены. Французы подсчитывают продовольственные талоны, наступает голод, порождающий черный рынок, мошенничества спекулянтов и ловкачей. Мысль о том, как раздобыть еду, неотступно терзает всех! Нет одежды, нет обуви, все сношено, чинено и перечинено, вновь появились кустари давно минувших дней. Из старых шин делают обувь, вяжут из бумаги и размотанных веревок, курят тимьян и другие травы, делают мыло из плюща и золы.
Четыре часа утра. Гобер спускается в хлев. Он смотрит коров — надо распределить между ними корм. Коровы худые, их осталось всего пять. Лиза Гобер уже тут. Сидя на треножке, она энергично доит— руки ее поднимаются, опускаются в равномерном ритме, тянут, надавливая, снова поднимаются, и струя молока с приглушенным дзиньканьем ударяет в ведро. Сверкают мелкие пузырьки белой кремообразной пены. Лиза наклонилась вперед, уперлась лбом в бок животного. Волосы ее каштановыми прядями падают на виски и шею. Бледное лицо опухло от недосыпания, темные глаза запали. Она засучила рукава трикотажной кофточки, обнажив худые, мускулистые руки. Старая, рваная юбка — вся в заплатах, ноги в деревянных башмаках обмотаны тряпьем.
