Вслед появился начальник школы, старший офицер в звании коменданта. На его груди красовались знаки отличия и тяжелый бронзовый орден. Он внимательно посмотрел на новобранцев и сказал:
— Еще вчера вы были беззаботными детьми, играли, бегали, купались, загорали. С этого дня вы начинаете зрелую жизнь, которая пройдет для вас в буднях военной борьбы. Вчера вы принадлежали вашим матерям и отцам, а сегодня стали собственностью вашего народа и вашего правителя. Жизнь солдата — это сила и самопожертвование. Порядок и послушание станут вашими обязанностями и залогом успешного выполнения вами священного долга перед Египтом и фараоном.
Потом начальник восславил имя Хуфу, царя Египта, и маленькие солдаты вторили ему. Раздались звуки гимна, и все разом запели еще ломкими мальчишескими голосами: «О боги, сберегите вашего сына, которому мы поклоняемся, и его счастливое царство от истоков Нила до его дельты».
В тот вечер, когда Джедеф впервые лег на эту жесткую кровать в незнакомом окружении, ощущение одиночества и тоска долго не давали ему уснуть. Он вздыхал, пока его воображение металось между темнотой казармы и счастливым образом дворца, где он вырос, где его любили, желали доброй ночи, а Гамурка лизал ему руки и щеки и ложился на ковер у его постели, чтобы оберегать сон своего юного хозяина. Казалось, что это было не вчера, а давно — в другой жизни. И когда юноша предался своим воспоминаниям и уже готов был всплакнуть, глубокий сон одолел его.
Громкий звук рожка заставил мальчишек вскочить со своих неудобных кроватей, быстро одеться и мчаться на плац. Все. Не будет игр, любящих матерей и братьев, не будет жалоб и капризов. Началась совсем другая — строгая жизнь. Жизнь по приказу и резкому звуку рожка.
Архитектор Мирабу испросил у фараона аудиенции и предстал перед ним в зале для официальных приемов. Хуфу восседал на троне Египта, который он занимал уже двадцать пять лет, творя для своей страны самые благородные дела. Он выглядел грозным, решительным и могущественным. Невозможно было одним взглядом объять всю его грандиозность, так же как и пятидесяти двух прожитых им лет было слишком мало, чтобы ослабить это сильное тело и укротить неудержимое жизнелюбие. Хуфу все еще сохранял свое острое зрение, черные волосы без единой сединки и здравый разум. Мирабу распростерся на полу, целуя край царского одеяния. Фараон радостно приветствовал его.
— Мир тебе, Мирабу, — сказал Хуфу. — Поднимись и поведай мне, зачем пришел.
